Космически приветствую вас, мои юные, или же отказывающиеся признавать себя таковыми, друзья, в этой ничуть не скромно обставленной лаборатории, с почти беспечной алчностью к познанию тайн бытия набитой как претенциозно эклектичными выкрутасами машиностроительных наук, так и куда более экстраординарными системами, которые жарко пышут из каждого её уголка, но пробудут незримыми до урочного часа!
А начать позвольте великодушно с одного крохотного, однако в своём духе увлекательного фокуса, который не только продемонстрирует, на какие витиеватые ухищрения пойдёт заботливый наставник ради своих подопечных, то есть вас, мои зайчики, но заодно и вдосталь насытит ваши умы, жаждущие необычайных зрелищ. Прямо сейчас я, не сходя с этой блистающей сцены, дружественно пожму ладонь каждому из вас, всем одновременно, и чтобы никто не ушёл обиженным! Вот так, мои яхонтовые, будем знакомы, Даэур Джилмарханбет, потомственный джинн, аксиматик и, без ложной или должной скромности, лучший искусник в области информационной энтропии по эту сторону двух башен.
Устроить такое феерическое, и особенно необычайное своей концептуальной простотой, представление мне позволили всего лишь несколько лаконичных, однако насыщенных инструкциями депеш, составленных посредством решения в уме парочки своеобычных уравнений. Иными словами, я упросил саму вселенную на весьма незначительный для неё, но относительно заметный в человеческом понимании срок немного пересмотреть определённые числа, главным образом количество совершаемых рукопожатий и протяжённость избранных расстояний от моей персоны до ваших уютных креслиц. Поэтому, как вы изволите видеть, мои золотые, для нас самым могущественным орудием превозмогания житейских условностей остаётся не безмерное нагромождение головоломно замысловатых диковин инженерного прогресса, а животворящий разум, будь то необъятная громада сверхчеловеческого кибернетизированного мозга, или всего лишь чудной и чудный старичок, вроде меня.
Отчего же столь несущественное, казалось бы, деяние, всецело происходившее глубоко под поверхностью моего черепа и едва различимое даже в самых содержательных мнемограммах, оказало такое чародейное воздействие на незыблемые устои физики и логики? А секрет его в том, мои драгоценные, что сама реальность, признаваемая нашими глазами, ушами, прикосновениями и прочими повседневными чувствами как что-то полноправно существующее, на деле есть не более чем побочный продукт аксиматического вычисления. Обыкновенно механизмы природного естества не допускают подобных фривольностей, мягко, но ревностно оберегая закономерный облик нашего прелестного бытия от результатов умозрительного счёта, в том или ином исполнении. Неловко вышло бы, кабы простое пересчитывание товара оказывало подобное влияние на его количество. Но достаточно искусные переговоры на языке, понятном этим тайным системам вселенной, могут переменить всё!
Адресатами вышеупомянутых депеш выступают очень определённые детали означенных механизмов, которые, подобно бригадам усердных строителей, каждый мельчайший миг существования нашего славного мира возводят его, от самых фундаментальных систем континуума до величайших форм бурной мультивселенской реки. После чего не менее старательно разбирают обратно, до компонентов столь мелких, что их масштабы оказываются слишком ничтожными для присуждения им самой идеи размеров, а затем перестраивают заново, сообразно формам минувших ситуаций и заложенным в них намёкам на продолжение нашего обманчиво непрерывного банкета. И, как должно тем же почётным труженикам, они проворачивают все эти потрясающие занятия, избегая взоров праздных жителей, под двойным дном ощущаемого бытия, за монументальными запертыми дверями, которые сверху донизу увешаны табличками с красноречивыми просьбами воздерживаться от визита.
Однако же, какими бы надёжными ни выставляли себя эти препятствия, на деле они немногим надёжнее вселенских законов. Их затейливая история ломится от примеров бесцеремонных вторжений на тёмную сторону сети ун - тех самых частичек, переменчивые орнаменты которых представляются нам разнообразнейшими вещами или феноменами, и случайных падений через её беспечно оставленные открытыми ячейки.
Именно этой малоизведанной стороне мироздания, мои хорошие, будут посвящены наши остросюжетные уроки, но прежде, чем отправиться исследовать трансцендентальную бездну чистой аксиматики, полной формульных рифов и вычислительных левиафанов, несоизмеримо более реальных, чем самые достоверные экземпляры нашего здешнего существования, следует сбросить ещё несколько увесистых якорей в воды имманентной науки. В противном случае, насколько бы талантливыми и незамутнёнными ни были ваши замечательные головы, вы не сумеете понять ничего из моих животрепещущих объяснений, или, что неизбывно ужаснее, представите их неверно, что чревато печальными итогами.
К величайшему счастью, милые друзья, на этой вступительной, хотя оттого не менее тщательно и изысканно оформленной лекции нам будет достаточно окинуть эту грандиозно великолепную структуру рассеянным взглядом, как наслаждаются цветущими холмами ранним весенним утром, определённо не нуждаясь в дотошном картографировании геологических формаций или анализе оптических характеристик небосвода.
Итак, как я уже имел неосторожность проговориться, никакой вселенной, которую мы изволим созерцать, и тем паче нас самих, её ничтожных частичек, взаправду не существует. Вернее сказать, это такая же ненулевая, однако слишком уж непрочная для столь смелых формулировок вариация существования, которой можно обозначить реальность воображаемых вещей и прочих мимолётных грёз. По сути дела, в полностью неоспоримом значении существуют только уны, мельчайшие формы самодостаточного природного исчисления, которые, из благородной цели лёгкости понимания, можно именовать уравнениями. В действительности, мои умнички, это совсем иные конструкции и понятия, для которых ваши чудесные цивилизации всё ещё не придумали никаких специальных ложечек или вилочек, способных помочь человеческому сознанию поглотить настолько неподатливый гранит науки без угрозы фатально подавиться его разлетающимися крошками от первого же робкого укуса.
Впрочем, сами практикуемые нами таинства аксиматического счёта происходят абсолютно одинаково для остроумных формул классического образца и эдаких ультимативных элементов действительности, подобно тому, как ускорение физического тела неотличимо от гравитационного притягивания, а посему, по крайней мере, в течение ближайших семи-восьми недель всё более затейливого обучения, мы продолжим упрямо обзывать их этим формально приемлемым словом, безмятежно прпоуская мимо ушей трагические вздохи других специалистов. Однако же у вас, мои брильянтовые, ещё задолго до наступления означенного срока будут всё заметнее расти подозрения, что это и правда вовсе не так!
Изначальные уны составляют только пустые и безвидные воды, бескрайне протяжённые во всех бесконечных направлениях так называемого имперометрического континуума. Вот я рисую на девственно чистой доске несколько математических задачек, от невзыскательной школьной арифметики до хтонических чудовищ, извлечённых из самых глубоких недр Коуровской тетради. И кажется, будто они расположены в нашем объёмном пространстве, но нет, это всего лишь иллюзия записей! Все эти причудливые закорючечки можно без малейшего зазрения совести перемещать по доске и даже выносить за её границы - подобные махинации никоим образом не отразятся на их значении. Им безразличны и темпоральные отношения, ведь, солнечные мои, у каждой из представленных задачек уже имеется определённый ответ, а мы всего лишь его ищем путём перетасовки условных значков. То есть карта не тождественна территории, я показал только портреты формул вместо них самих!
И где же тогда эти формулы с присущим им экзистенциальным комфортом располагают свои настоящие тела, если можно столь беспардонно именовать то, что составляет самую их концептуальную математическую сущность? В имперометрике, которая являет собой абсолютно иную координатную систему, напоминающую наш уютный здешний континуум самое большее отдельными штришками, подобно тому, как рисунок деревца имеет только некоторое чрезвычайно поверхностное сходство с раскидистым и полным неторопливой жизни порождением эволюции физического вещества. Однако же, обращая взоры на взаиморасположение этого беспорядочного месива точечек, мы легко додумываем их до образа настоящего дерева, даже если такового экземпляра растительного царства никогда нигде не существовало ни в каком возможном исполнении. Это сработает без осечек даже в том случае, если автор означенной иллюстрации намеревался изобразить нечто совсем другое.
Аналогичным образом из сети сцепленных необычайно хаотическими дружественными объятиями ун возникают наши пространство, время и многие прочие разновидности осей. В первом акте этого пикантного спектакля сотворения мира отдельные уны начинают кружиться особыми хороводами, из которых возникают кванты континуума, места для парковки всех остальных вещей и свойств на каждом свете. После этого в бьющемся сердечке каждого такого кольца загораются буйные пляски других ун, знаменующих собой принятие того или иного конгломерата природных законов внутри соответствующей области вселенной. Соседи подхватывают этот ритм, и так из бессмысленного ничто появляется осмысленное нечто, к коему только тогда могут присоединяться третьи стайки ун, описания всяческих объектов. Поначалу это герросхемы и иные доквантовые диковинки, затем идут масштабы квантовой механики, атомов, предметов нашего калибра, звёзд, вселенных, и так далее.
Таким умозрительно несложным методом образуется всё, что мы знаем и ценим, в том числе, мои изумрудные, наши бренные тушки, полные всевозможных измышлений, из которых составляются следующие уровни организации бытия. Но весь этот великолепный спектакль остаётся недоступен обыкновенному восприятию, поскольку на то время ещё не существует никакого наблюдателя как такового. А если вам не хватит его воссоздания по заметкам свидетелей, сиречь остаточным следам такой структуры мироздания, дающих старательным аксиматикам шанс вычислить каждый шажок её танца, то придётся осваивать мистическую сферу визионистики, как во время оно и сделал ваш покорный слуга.
Тем не менее, добрые мои товарищи, это всё остаётся фигурками из именно местного конструктора, подобно тому, как ужасающее изобилие объектов человеческого мира почти целиком сводится к электромагнитным силам. Из ун при должном усердии и некотором везении нетрудно изготовить всё, что сумеет вместиться в воображение. Однако же, помимо них, в имперометрическом океане водятся многие другие чудища.
Обозначу с первых слов, что повествование моё пойдёт о вообще всех типах формульных объектов, а не только тех, что могут быть сочтены живыми тварями. Однако в их обширнейший паноптикум входит превесьма немало самых разных странных штуковинок, и некоторые иногда наведываются погостить внутри нашей нежданно проницаемой сети ун, иные обустраиваются здесь на постоянной основе, тогда как третьим отправляться на подобные экскурсии вообще ни к чему, они безнаказанно выживают среди открытых морей имперометрики, или даже вовсе не могут к нам проникнуть. Подобно тому, как вершина человеческой эволюции, мягко окунутая одними лишь ноздрями в спокойную тёплую водицу, колыбель всея нашей жизни, способна там лишь судорожно барахтаться да завистливо поглядывать на проплывающие мимо стайки рыбок, понемногу уступающих место вереницам радушных ангелов, или столь же приветливых и тоже явно не сулящих долголетие чертенят.
У каждого кемнологического уравнения, однако, с неизбежностью имеется одна маленькая, но колоссально значимая особенность, а именно то, янтарные мои, что они, собственно говоря, полностью формульные конструкции. А формулы, как я недвусмысленно проговорил несколько раньше, подобны геометрическим формам, сиречь не имеют такой издревле привычной нам особенности жития, как изменения во времени, у них каждый момент биографии в точности повторяет все остальные. Если я рассеку треугольник безжалостным лезвием биссектрисы, а потом вдобавок подпишу вершины буквами древнего наречия, для него самого всё останется по-прежнему, ибо это всеобъемлющее дитя геометрии изначально содержит каждую характеристику внутренних отношений своих частей, и мои потуги сводятся лишь к тому, чтобы явить их вашим глазам. И как же тогда они смогут проявлять поведение, которое невозможно без темпоральных перемен, а ещё отчего это умеем делать мы?
Очень непростая закавыка, мои замечательные, которая усугубляется тем, что это лишь формулы, а не программы. Если поискать аналогию таким потусторонним сущностям среди великолепия и чудес человеческого плана существования, то их можно с приемлемой погрешностью вообразить как физические законы. То бишь предметы способны всевозможно двигаться и совершать витиеватые эволюции, опираясь на эту универсальную базу, а в некоторых особых случаях даже вольны переписывать означенные правила, однако же последние всецело лишены такой простой радости, не считая совсем уж экстремальных капризов мироздания, где реальность, напротив, принимается исполнять ужасно безумные па, оборачиваясь к каждому наблюдателя собственной стороной, или полниться текучими формами, чьё собственное устройство с неизбежностью кружения астрономических каруселей заставляет их устраивать общие для всех зрителей, но бесконтрольные переодевашки.
Весь секрет этого ларчика в том, что сами уравнения, подобно прочей информации, бывают очень разными. У вышеозначенного треугольника нет никакого простора для развития, он всего лишь фигура, самодостаточная и самодовольная. А ещё, птенчики мои, бывает динамичная или даже самоизменяющаяся информация, которая легко и непринуждённо обходится одними лишь своими резервами для мутаций. Это подобие того, как персонаж компьютерной игры некоторыми деяниями оказывает воздействие на скрипты и правила, по которым существует, а подчас даже вырезывает из неё определённые переменные или вообще файлы целиком, в строгом соответствии с изощрённо прописанным сюжетом.
Конечно же, мои сапфировые, это куда как сложнее, чем может показаться по столь уверенному и лаконичному определению, потому что тут возникает неразрешимое противоречие - как один компонент уравнения сумеет изменить другой, коли для этого ему самому уже необходимо обладать хотя бы наименьшей иррегулярностью во времени? На сей злободневный вопрос я смогу достойно ответить только через несколько полноценных практических занятий, когда у вас сложится достаточно развёрнутое представление о подобных темах. Сегодня, к величайшему сожалению, придётся ограничиться бесхитростной отговоркой, что подвижная формула становится таковой потому, что ни при каких условиях не равняется никакому иксу, то бишь вообще ничему, словно вещь в себе. Но это же своеобразное обстоятельство заведомо не позволяет ей полноправно вплетаться в систему ун, где сам по себе образуется аналогичный движитель, за счёт которого продвигается и наша хронология.
Иными словами, те кемниты, что волей беспечных и неумолимых природных стихий или по собственному умыслу, сподвигнутому необычайно чужеродными обстоятельствами породившей их аксиматической натуры, избрали своим жизненным кредо не всецело свободное борождение просторов имперометрики, но пассивное брожение в тепле темпоральной реки, увлекающей эти системы сквозь вероятностно-временные оси нашей реальности, готовой сердечно приютить даже столь экстраординарные дополнения к её более-менее выверенным формам, вынуждены оставлять основной массив своей эфемерной исчислительной плоти на отлогом бережку. А отважное погружение в ласковые воды ун для них сродни плаванию по очень наэлектризованной речке, которая оказывает спазматический эффект, необоримо лишая контроля над важнейшими переменными, поэтому даже самым бесподобным кемническим уравнениям не советуется доверять ей большее, чем кончик игривого хвоста!
Им действительно бывает более чем достаточно даже столь скромного присутствия на празднике нашей жизни, душеньки мои, потому что это уже создаёт так необходимое последовательное изменение, когда следующее состояние весьма конкретной формулы не может быть целиком сведено к предыдущим очертаниям её устойчивого смысла. Если хотя бы одна шестерёночка такого информационного механизма приходит в движение, оно мягко, но настойчиво будет передаваться и во все остальные закоулки сущности кемнита, перебирая струнки его до некоторой степени настоящей души, но при этом не подвергая оную угрозе полной безоговорочной трансмутации от внешних или внутренних колебаний.
Вот только, прелестные друзья, если имперометрическая бездна глазами своих обитателей беззастенчиво оглядывает наше бытие через даже самую неприметную замочную скважинку, это означает, что мы тоже способны вбуравиться в неё собственным пристальным взором, взыскуя почти оккультного знания. И для подобных экзерсисов нам незачем заниматься умственным счётом, зачастую хватает обычных плотских глаз!
В этом впечатляюще объёмистом баке, увитом разнокалиберными трубками, кабелями, индикаторами и прочими разрастаниями инженерной мысли не хуже доисторического храма из самых недр джунглей, но, конечно же, несоизмеримо более современном, бережно хранится мой питомец - не одно, а сразу шесть тысяч восемьсот тридцать три уравнения, сплетённых так крепко, что их целостный организм по сложности превосходит всех собравшихся здесь, включая меня. Однако собственным сознанием он не обладает, подобно тому, как простейшая амёба хранит в своём ядрышке на два порядка больше генов, чем превосходящий её по всем параметрам человеческий индивид. Это создание у нас известно под именем Покория конопея, и сейчас, дружочки-пирожочки, я покажу, как она выглядит, только соблаговолите выждать пару минут, пока я буду аккуратно выпускать наружу клетку вихрей, которую она почитает своим домом. Ой, блядь! Ладно, ещё несколько минут.
Извиняюсь, что не продемонстрировал вам начало сего, несомненно, увлекательного во всех смыслах процесса, но на тот момент мне было значительно важнее локализовать и обездвижить нашу непокорную беглянку прежде, чем она учинила бы существенно большее неудобство своими весьма характерными паттернами движения сквозь достаточно разреженную пластичную материю, наподобие воздуха, или крови из ваших, несомненно, удачливых сердечек. Подобный опыт относительно безвреден, ведь это не кемнозит, в честь которого была названа вся кемнология, первый вид кемнитов, открытый нашими самоотверженными Разведчиками почти ровно дюжину годов тому назад и обитающий среди, без наималейшего преувеличения, геологической атмосферы гигантской планеты Кемнос, а лишь ураганообразная зверюшка, вполне измеримая земными масштабами, чьё прикосновение едва ли встряхнёт ваши драгоценные молекулы сильнее бутылочки крепкого алкоголя.
Вначале я должен совершить лирическое отступление к самому началу нашего идущего почти по плану урока, где я обмолвился, что в моём лабораторном саду буйно растут плоды не только материалистической инженерии, но и концептуальных технологий, незримо дожидающихся шанса выступить с помпой, блеском, треском, красочной яркой кутерьмой фантастических кунштюков. Именно их вы, мои котики, и изволили наблюдать из первого ряда, а некоторые продолжают свой едва заметный, но несомненно бесценный труд до сей поры. Покория в самом что ни на есть буквальном смысле запуталась среди нитей аксиматической паутины, своевременно протянутой мною через весь зал, дабы ловко стреножить её своевольное расползание, и заодно утихомирить газопылевой фонтан, с коим она вынуждена образовать неразрывный тандем под угрозой выпадения из темпоральной реки, следствием чего для неё стало бы разыскивание нового донора времени уже вне нашего зала.
Отметив сей немаловажный для понимания методик, сфер интересов и попросту возможностей кемнологической науки факт, я могу спокойно возвратиться на передовые линии столь неожиданно прерванной беседы, а кроме того, памятуя о том, что не бывает худа без добра, попутно использовать сложившееся обстоятельство в качестве логичной подводки к следующим злободневным или даже откровенно злобным темам.
То, что сейчас, мои ненаглядные, бьётся и трепещет над вашими головами, этот разорванный карнавал фрактальных спиралей и разной иной карательной геометрии - вовсе не истинное телесное представление моего норовистого питомца, а всего лишь кусочек его тени, царапинки на изрядно потрёпанной, но ещё вполне крепенькой обивке нашей вселенной, в которую он запустил шаловливые коготки. На самом же деле он выглядит как никак, там просто клубок уравнений, а не какая-то вещественная, энергетическая или хотя бы континуумная структура, которую можно было бы с видом умудрённого естествоиспытателя проиллюстрировать в учебнике метабиологии, словно пасущуюся на лугу лошадку.
Теорему, конечно же, возможно записать при помощи специальных буковок и циферок, или прочертить лихими изворотами графика, но в этом случае нам понадобится бумага пугающе переменчивой размерности, однако это будет лишь текстовое описание, нежели настоящий портрет кемнита, даже с невероятно смелым допущением, будто среди имперометрических морей присутствует хотя бы абстрактная концепция света.
Адекватно сравнить кемнитов и нас по определению невозможно, потому что мы суть продукты взаимодействия ун, подобные мечтам самой вселенной, существующим на собственном виртуальном плане бытия, тогда как они - отдельные формульные объекты, настолько же истинно реальные, как означенная унная сеть, однако по натуре своей не имеющие с нею ничего общего, это вообще непересекающиеся плоскости.
Манифестация их сущности по нашу сторону миражной реальности производится также не в каком бы то ни было отношении материальном формате, а только через изменяющиеся вычислительные соотношения элементов вселенского миропорядка. Наподобие, как соблаговолила продемонстрировать моя невольно вкусившая чрезмерной раскованной воли домашняя зверюшка, процессов спонтанного упорядочивания броуновской хореографии частиц, вовлечённых в её собственные умозрительно органические метаморфозы и придающих невинным тучкам пыли очертания столь гротескные, что самый матёрый криптозоолог при одном взгляде на них залился бы румянцем бессильного смущения.
Многие иные типы кемнитов совершают ещё более разнузданную и беспардонную экспансию в святыню имманентных природных сил, вроде создания головокружительной оказии, когда внутри их телесного плацдарма сумма углов треугольника на площади имени Евклида перестаёт быть равной не только единственно логичному для подобного тривиального пространства числу градусов, но даже общей тройке, обращая ту же самую фигуру, к примеру, восьмиугольной, однако парадоксально сохраняя её право именоваться прежним термином. А другие столь же трудновообразимо для неподготовленного наблюдателя, наподобие вас, мои славные друзья, видоизменяют соразмерности экономических и прочих связей, зачастую приводя к весьма конфликтным исходам, вроде самопроизвольного узаконивания бессмысленной должности внутри тонко выверенной корпоративной иерархии, или революции в пищевой цепочке, дающей мухам шанс отыграться за столетия кошачьей охоты!
Одиозный оазис их присутствия не соединён с ярусами нашей унной системы, позволяя этим проказникам совершать воистину аномальные эскапады, вроде затрагивания черт только лишь алфизического царства, оставляющего ровно ноль следов в омниционе, что можно было бы умеренно адекватно уподобить, к примеру, протыканию навылет одной стороны безвинного бумажного листа без малейшего повреждения её обратной половинки. Но и это, мои цветики, ещё не вся сложность их отыскания, ибо некоторые кемниты заметны только по тому, какой след протягивают через анналы истории, подобно последовательным срезам многомерных фигур, а другие заимствуют фрагменты нашей бренной реальности лишь ненадолго, после чего телесный оттиск таких формул стирается с минувших мгновений, как слёзы в дожде, возвращаясь к облику, который возник бы, откажись они вовсе залететь на огонёк. Поэтому в кемнологических трудах и не обойтись без толики чародейства.
Ироничным аспектом столь неоднозначного преображения архитектоники вселенной, рубиновые мои, является то, что подобные формульные конструкции обыкновенно даже не подозревают, какие коллизии создают своими простосердечными визитами. Для них мы представляемся в той же мере осмысленными, что слаженная, но едва ли пригодная к прочтению без подсоединённого дисплея озорная беготня электронов по дорожкам компьютерных микросхем. Чтобы уловить и тем паче осознать подлинный смысл переменчивых орнаментов сети ун, им требуется обладать недюжинными аналитическими талантами, коими способны похвастать лишь очень немногие подданные кемнологического царства.
Также учтите, касатики мои, что сии эфемерные создания образуют не ситуации, которые по своему определению суть статичные диспозиции объектов и явлений под софитами вселенской сцены, замершей в предвкушении следующего мига, или вовсе не требующей никакого нового кадра, словно уже завершённая книжная иллюстрация, но именно динамические события, цепочки из множества подобных моментов, натура которых априори предполагает последовательную смену ситуативных поползновений! Ежели кемнологическое уравнение не обладает личным темпоральным двигателем, каким же тогда способом ему, оцепенелому в безвременье, удастся доковылять до нашего исторического потока?
Кстати говоря, дорогие мои товарищи, здесь ещё необычайно полезно учесть такую интересную особенность математической структуры, что числа, будь то обычные ломтики счётного ряда или противоестественные человеческому бытию монструозии, по своей природе определённо статичны, поелику существуют в изначально полноценном завершённом образе, тогда как бесконечность, напротив, являет собой концепцию превышения или увеличения, то есть динамического движения, и именно поэтому её нельзя просто так достичь. Этим ухищрением радостно пользуются и формульные объекты, особенно если не питают аддиктивной тяги к посещению наших едва ли столь же трансфинитных жилищ.
Изредка это, однако же, и впрямь случается, чаще всего становясь железобетонной уликой того, что такой во многом патологический кемнит был сотворён усилиями местных исчислительных процессов, изначально подключивших его к живительным струйкам временения. Но если у предполагаемого творца подобной формулы, будь то деятельный искусник аксиматических чародейств или игра неразумных стихий, имеется не менее монументальное алиби - значит, прекрасные мои, она родилась всё-таки в дикой имперометрической дали, затем пристрастилась к дыханию нашей хронологией, и покатилась по наклонной так неудержимо, что утратила возможность существовать без доступа к этой среде.
Отдельного упоминания заслуживает тот необыкновенный нюанс, что каждый кемнит, как и всякое другое уравнение, по определению своему может существовать в исключительно единичном экземпляре на всю имперометрическую, а тем более здешнюю реальность, даже когда они умеют проявлять себя сразу из множества разрозненных позиций. К примеру, мои солнышки, вы можете разбежаться по тысячам суверенных планет, чтобы миллиарды раз на каждой из них просчитывать пресловутое вульгарное дважды два, но во всех означенных случаях оно будет инкарнациями одной и той же извечной формулы. И если подвергнуть столь же нелицеприятному анализу уравнение с переменными, которые могли бы добавить решениям приятную гибкость, то окажется, что для имперометрики все его воплощения останутся элементами монолитной формы, только лишь ветвисто растягивающейся вдоль тамошних чужеродных нам осей специфического назначения, но ничуть не более того!
Внимательные слушатели уже подметили обстоятельство, словно бы противоречащее этим утверждениям, а именно тот факт, что я именовал своего аксиматического питомца очень конкретным таксономическим названием, которое весьма прозрачно предполагает, будто где-то живут другие подобные зверюшки, и почти наверняка существуют иные вариации покорий. Оставьте беспокойство насчёт такого парадокса, ибо он всего лишь кажущийся, а сравнительно бесхитростная правда кроется в том, что переменам могут быть подвержены отдельные кусочки этих уравнений, не влияющие на общую узнаваемость умозрительного силуэта похожих кемнитов, но придающие самостоятельным экземплярам достаточную уникальность. Но это должно происходить в буквально каждом уравнении, поэтому многосоставные кемниты плодятся ощутимо сложнее и несоизмеримо извращённее, чем одноформульные, наподобие кемнозитов, дабы избегнуть колониального срастания с потомками.
Установить их таксономическое родство обыкновенно удаётся без неприятных затруднений, и особенно этому почётному труду способствует то, что кемниты, в отличие от вселеннорождённых объектов, виднеются сразу целиком, то есть, мои жемчужные, здесь не требуется лазить с микроскопом по труднодоступным местам, силясь выследить мельчайшее различие или утаённое лукавой эволюцией генетическое сходство.
Вопрос их систематики, однако же, всё равно ловкой осьминожкой выскальзывает из цепких лап науки и запускает каверзно извивающиеся щупальца во множество сопутствующих областей. Следует ли, например, считать все формы кемнитов живыми на основании неотъемлемой схожести их счётно-анатомического устройства, или же некоторых значительно уместнее отмечать как машиновидные структуры, природные феномены, простые вещицы и прочая? Моему старому сердцу милее более тонкое разграничение, поелику оно помогает не в пример точнее отличать аналоги животных, растений, вирусов и других божьих тварей, ради лучшего понимания того, чего от них возможно ожидать, каким образом оные уравнения соотносятся с унным миром, а ещё, пригожие товарищи, такой взгляд на это нескончаемо пёстрое страннообразие неизбежно выявляет то, что многие конструкции никак не вписываются в биологическую систему, бывая даже более передовыми, чем живое.
Только я вам их, соколики мои ясные, естественно, не покажу, потому что сущности настолько экстраординарного калибра изучаются в таких навороченных исследовательских центрах высокоранговых миров, что даже эти роскошные палаты на фоне одной лишь тамошней прихожей видятся чем-то сродни кустарно сварганенного треножника с котелком задорно бурлящей каши относительно многокилометрового ускорителя частиц, и мне самому пока ещё рановато приступать к постижению наиболее занимательных вопросов, уводящих туда. Но, пользуясь своим ясновидчеством, я могу отважно подзадорить, что многие из вас, искорки мои, со временем тоже отведают и такие породы научного гранита!
Огромную роль в жизни столь же обширного множества кемнитов играет ещё такая колоритная концепция, как планктон, то есть аномальные числа, которые не относятся ни к одной системе счисления и будто дрейфуют между ними, а значит, поддаются изучению лишь посредством наиболее общей аксиматики, нежели отдельных её областей. Найти их, конечно же, возможно, но только весьма хитроумными средствами, к примеру, используя так называемый зелёный счёт, которому, между делом, успешно обучается даже моя внучка дошкольных годов, хотя ей подобные упражнения не особенно по душе, ибо сами планктонные числа часто видятся пугающе маленькими или большими. Но именно по мере розысков планктона большинство диких уравнений и заплывает в наши сети, притом ангажируют их преимущественно непроизвольные процессы, поэтому наша экспериментальная кемнология предпочитает заниматься кемноловлей, нежели создавать такие структуры нарочно.
Когда были найдены кемнозиты, никто не ведал, что такие формы вещей вообще возможны, но, как водится, дальше они попёрли, словно из рога изобилия, а к их сияющему лику потянулись и ломящиеся от наливных яблочек познания ветви научно-технического сада, поэтому, мои бесстрашные, о, сколько нам открытий чудных готовят будущие свершения! А прямо сейчас, коль скоро мой аксиматический питомец увяз в тенётах собственной неловкой беспечности, давайте воспользуемся этим, чтобы вдумчивее рассмотреть, как устроен его организм далеко за пределами видимых проекций. Однако прежде устроим небольшой чревоугодный перерыв, чтобы перейти к новому уроку с полными силами.