|
Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться? Экклезиаст 4:11 Эй, плесните-ка в кружку вина мне! Слышен старости плач - завыванье холодного ветра. Это была история из историй! Был я тогда молодым, молодым и веселым, Алот Аяват, фрагмент поэмы «Байка, рассказанная за пятак». |
|
Земля Хальрав лежит на границе Реальности и Мифа. От первой она получила в дар психологическую достоверность своих обитателей (в отличие от большинства жителей миров Сказки они вполне себе веристичны), от второго – чудесную силу, которой обладают ее правители, короли и королевы из династии Ид. Владыки Земли Хальрав в своей вотчине властны над всем, кроме Времени и Смерти: их воле подчиняются земля и небо, солнце и луна. По одному их слову сдвигаются континенты, мановением руки они способны усмирить цунами и убаюкать проснувшийся вулкан. В дни, о которых пойдет речь в этом рассказе, Землею Хальрав правила леди Но. Это была сильная женщина - гордая и прекрасная в юности, мудрая и величественная в старости. За время ее правления Земля Хальрав достигла необычайного процветания. Казалось, что счастье будет длиться вечно, однако, когда леди Но подошло время умирать, оказалось, что, несмотря на всю свою мудрость, смерти она боится слишком сильно - не животным, но подлинно человеческим страхом. К счастью ли, к несчастью – нам не дано постичь чувства умирающего, пока мы сами не окажемся на его месте. Можно лишь представлять себе, о чем он думает, когда в последний раз видит небо над головой, цветущий луг, людей, которые будут жить и после того, как он опустится в землю. Одно мне представляется достоверным: какую-то часть мира человек, умирая, старается забрать с собой – прикосновением, взглядом, глотком воздуха. Это инстинкт, то, что заложено в самой нашей природе. Будучи частью мира, человек даже в царстве теней хочет сохранить с ним связь. Пускай лишат его зрения и слуха, пусть обрекут на немыслимые муки – он желает помнить, что жил, боролся, страдал, ненавидел, любил. Особенно сильно это желание у людей, что некогда были полны жизни; нередко они покидают этот мир, неся перед собой знамя безмерного отчаяния. Так было и со старой леди Но. Перед смертью ей овладела тоска, и, лежа на хладном одре, она вознамерилась забрать с собою столько милых сердцу вещей, сколько сможет. Проблема была лишь в том, что ей, владычице Земли Хальрав, под силу было забрать с собою абсолютно Все. Почему «Все» с большой буквы - потому что маленькое «все» подобает какому-нибудь фараону, который приказывает замуровать в своей усыпальнице триста рабынь и любимую колесницу - а леди Но земные богатства были ни к чему. Нет, она желала совсем другого: долины, горы, леса, поля, озера и реки; людей с их мечтами и страхами; белокаменные города Земли Хальрав - весь мир захотела она упрятать в затхлые кладовые своей памяти. Легенда о леди Но, "Сказания и мифы неупорядоченной Вселенной", сост. Фотурианка Аньес, изд-во "Свеча". |
В перерывах между трудами по упорядочиванию Вселенной Квонлед жил на крохотной луне, вращающейся вокруг Земли Кинназар. Луна эта была ничем иным, как свалкой железного лома: давным-давно в небесах ее сошлись в битве флот республики НИП и армада империи Каракан. Аналитики предрекали победу имперцам, авгуры стояли за республику - реальность же, как водится, провела и суеверия, и науку.
С обеих сторон корабельными реакторами служили разумные машины Земли Анод: кроткие стальные гиганты, они с горечью взирали на то, как разумные существа - такие хрупкие и недолговечные - истребляют друг друга. Любой из них все бы отдал, чтобы прекратить кровопролитие, однако приказ Великих Мозгов был ясен: наблюдать, не вмешиваться, следовать указаниям людей.
Но даже у стали есть предел - когда император Карак, желая облегчить свой флагман, велел бомбардировать врага новобранцами, лидер машин, Младший Ганглий Улд, взбунтовался. Дыхание его питало корабельные дюзы, кровь его текла по тысячам проводов. Чудовищным усилием воли он заставил свое сердце умолкнуть — и все системы флагмана встали.
Ярость императора была безгранична: как смеет машина перечить владыке Тысячи Звезд? «В атаку!» - приказал он остальным кораблям, но и те не двинулись с места. По примеру своего предводителя все, без исключения, Мозги покончили с собой; не избежали этого, разумеется, и корабли республики. За какую-то секунду поле боя превратилось в кладбище. Не стреляли орудия, не летели навстречу друг другу смертоносные ракеты - лишь светило тусклое солнце да могучие суда висели в пространстве бесполезными кусками металла.
Понурые и пристыженные, республика и империя заключили мир. Впоследствии оба государства, оправдывая внезапный конец войны, напропалую расхваливали жертвенность машин, однако истина состояла в том, что воевать им просто-напросто стало нечем. Ни у одной из сторон не хватало ресурсов на то, чтобы в одиночку вернуть свои корабли, и потому, согласно мирному договору, их пришлось оставить на лунной орбите, дабы они кружились вокруг луны вечно.
Все это случилось давным-давно, а ныне местечко здесь было тихое.
В хорошую погоду Квонлед садился на крыльцо своей хижины и смотрел в небо. Высоко-высоко, за облаками, величественно проплывали над ним громады линейных крейсеров, многомильные оружейные платформы, пузатые авианосцы, стаи звездных эсминцев и фрегатов. Случалось, с неба падала какая-нибудь проржавевшая деталь. Раз в неделю шел дождь из болтов и гаек.
Жил Квонлед скромно, как и подобает Фотурианцу. Хижина его снаружи была обита листовым железом, а внутри стояли кровать, стол и стул, хромой на одну ногу. Под кроватью, завернутый в полиэтилен, лежал ОНТО-3, машинка из Земли Анод. После гибели седьмой модели Квонлед решил ограничиться старыми образцами, к которым при всем желании не смог бы сильно привязаться.
В отличие от предшественника, ОНТО-3 не был разумен: его хватало на то, чтобы следить за копьем Квонледа, он умел все, что должен уметь онтологический преобразователь, но - ни полушкой больше. Собеседник из него был так себе - «да, сэр», «нет, сэр», и все. Поначалу это было неплохо - хоть не дерзит - однако через пару недель Квонлед от скуки готов был лезть на стену. Уже не такой глупой казалась ему идея Фотурианца Гиласа насчет того, чтобы обратить в людей пару сотен страусов - жаль только, что на своей луне Квонлед был единственным живым существом.
Чтобы не сойти с ума от безделья, он принялся собирать из подручного хлама металлического приятеля, который развлекал бы его во время лунных каникул. Сперва Квонлед хотел сделать его размером с тумбочку, но потом решил не мелочиться и построил громадину высотой с десятиэтажный дом. Пошли на него куски корабельной брони и обломки Мозгов из Земли Анод, а назвал Фотурианец гиганта Эсгаром, в честь своего отца, которого никогда не видел. На одну только его голову - пайка, сварка, подвинчивание и подкручивание - ушло три недели. Много труда - а приятельства, веселого и необременительного, не вышло. Едва Эсгар включился, как Квонлед услышал в свой адрес «папа».
Ну, и что ему оставалось делать?
Подобно большинству Фотурианцев, Квонлед никогда не думал о детях. Ему довольно было внести свой вклад в дело Упорядочивания Вселенной, а продолжение рода он почитал делом десятым. Нетрудно поэтому представить себе его шок, когда он понял, что стал отцом. Тысяча вопросов обрушилась на его неподготовленный мозг. Чему он научит своего железного сына? Как объяснит ему эту огромную, все еще творимую Вселенную? Достойный ли он, Квонлед, пример для подражания? Какой детский сад ему выбрать для малыша? Какой университет - самый престижный? Что станет с ребенком, если Фотурианец вдруг умрет? Вырастет ли он достойным человеком? Будет ли счастлив?
Пока он думал обо всем этом, малыш басовито и настойчиво требовал игрушек и машинного масла. С игрушками Квонлед разобрался легко - вот и сгодилась, наконец, чудом уцелевшая рубка десантного катера, которая неделю назад обрушилась с неба прямо на задний двор. Масло достать было труднее - тут пришлось воспользоваться запрещенным трюком.
…
Каждый Фотурианец, будь то воин или книжник, обладает неприкосновенным запасом вещества, известного, как «синтемиф». Вещество это - стволовые клетки Вселенной, из которых при должном подходе можно получить все, что угодно; это очищенная, расфасованная по тюбикам вероятность. На каждом тюбике написано «ОСТОРОЖНО! ОТКРЫТЬ ТОЛЬКО В СЛУЧАЕ КОНЦА СВЕТА!», и действительно - в обычных случаях пользоваться «синтемифом» Фотурианцам запрещено, поскольку его действие, нарушая структуру Вселенной, препятствует упорядочиванию. Ибо законченное творение характеризуется прежде всего однородностью и единообразием, и если во всем мироздании нельзя выжать воду из камня, а в одном месте, несмотря на все запреты, можно, то это черт знает что, а не Упорядоченная Вселенная.
…
Но Упорядочивание Упорядочиванием, а если ребенок плачет - надо что-то делать. Младенцу, пусть он и тридцать метров ростом, не объяснишь, что голодает он по причинам благородным и возвышенным. Утихомирить его может только бутылочка - вот Квонлед ее и сделал. Кряхтя и ругаясь, он прикатил с ближайшей свалки огромную пустую бочку, сбегал домой за тюбиком «синтемифа», открыл его и скомандовал: «Масло, моторное, высшей пробы - лей до самого верху!».
И масло полилось. На вид в тюбике было граммов двести, горлышко у него было тоненькое, так что ждать, пока наполнится бочка, пришлось долго, почти два часа. Опорожнил ее малыш одним махом и сразу же потребовал еще. А потом еще, еще и еще. Отцовство - нелегкий труд: тридцать раз Квонлед наполнял бочку, пока Эсгар не наелся и не попросил рассказать ему сказку.
- Сказку, говоришь? - задумался Квонлед. - Знаешь, дружок, а я, наверное, ни одной и не знаю. В детстве мне их совсем не рассказывали, а читать их сейчас - так я из этого вырос. И потом, Сказки мне хватает и в повседневности: все-таки я - Фотурианец. Сама наша реальность - самая что ни на есть сказка. Ты это поймешь, когда приглядишься к ней повнимательнее.
Нынче у людей почему-то принято хвалить книги, уводящие за грань реальности, в мир волшебства, в царство снов. Я не люблю таких книг, ибо они неявно подразумевают, что реальность наша - скучна, сера и тосклива. Так и вправду бывает, но только иногда. Во всякое другое время прекрасное просто-напросто скрыто под грудой житейского шлака, и надо постараться, чтобы его извлечь. Легко восхищаться книжными героями, их добротой, красотой и силой - трудно искать в обыкновенных людях те же самые качества. Мы, Фотурианцы, далеки от людей, но даже с большого расстояния видим, что и в самом маленьком человеке дремлет то же величие, что и в герое, увековеченном статуей. Итак, отважно смотреть на реальный мир, изучать его законы и постигать заложенный в нем смысл - вот чего я жду от тебя, дружок. Это путь нелегкий, но достойный.
Но это я ударяюсь в риторику. Ты же ведь хотел сказку, да? Давай лучше воспользуемся с тобой своими умом и сердцем и попробуем извлечь из окружающего нас мира какую-нибудь историю. Что нас с тобой окружает? Свалка? Да, пейзаж не из приятных, что и говорить. Однако это свалка космических кораблей - здесь за каждой деталью скрывается свой рассказ. Вот, например, видишь вон тот осколок, который торчит из земли? Некогда он принадлежал могучему крейсеру. Эта была часть его брони. Ведомый твердой рукой, он пересекал галактики, мерялся силой с солнечным ветром. Представь себе бесконечную космическую ночь, и на мостике корабля - высокую фигуру капитана. Вот он расхаживает туда-сюда, неся свою долгую вахту. Он рад бы оказаться дома, с женой и детьми, но долг велит ему оставаться здесь. Представь себя на его месте, ощути его решимость, отвагу, хладнокровие. Почувствуй его одиночество, осознай, как безграничен вокруг него Космос. Это реальный мир, и он куда значительнее даже самой прекрасной сказки. Эге, малыш, да ты уснул! Ну, спи, спи…
…
Пока Эсгар спал, Квонлед думал о том, стоит ли построить для него няньку. Тут было две сложности: во-первых, если ребенок высотой с десятиэтажный дом, то нянька должна быть размером с небоскреб, и, во-вторых, неясно, как ее следует программировать. Это теперь вокруг достаточно педагогических авторитетов, а во времена Квонледа знатоком детской психики считался разве что Траллакс с Земли Садисс, который любые детские капризы советовал лечить прижиганием.
Но прижигания Квонледу хотелось бы избежать. Будучи человеком, которого всю жизнь так или иначе прижигали, он никаких прижиганий для своего железного сына не желал. Нет уж, решил он - лучше я буду воспитывать его без всяких нянек, сам, так, как умею. Без строгой системы, повинуясь лишь здравому смыслу. В конце концов, и меня никто особенно не воспитывал, а я как-то получился Фотурианцем. Правда, меня-то жизнь немало побила, и возможно, что именно из-за чувства повсеместной несправедливости я и пришел к Фотурианству, но хорош был бы родитель, стремящийся оградить ребенка ото всех без исключения синяков и шишек!
И началось воспитание Эсгара. О, это был резвый, подвижный ребенок - одно время Квонледу даже казалось, что от его топота развалится луна! Дни напролет они рылись в обломках старых кораблей, иногда Квонлед включал карту Вселенной и рассказывал Эсгару о мирах, в которых побывал. Не счесть было вопросов, которые задавал ему малыш. Упорядочивание Вселенной интересовало его менее всего, зато про чудовищ он был готов слушать часами. Не речей о человеческом достоинстве и всеобщем благе желал он, а рассказов о Фотурианце Данклиге, который в одиночку противостоял всей армии лорда На-Кей. Что ж, таков был его возраст - это Квонлед понимал хорошо.
Было что рассказать и ему самому. Разве не он сверг тирана Земли Эксевар, жестокого Ада? Человек этот - если, конечно, считать человеком то, во что он, в конце концов, превратился - владел одним из предметов Нид, так называемым Устройством Ле. Устройство это, якобы, имело силу вернуть людям ощущение первозданного, ныне потерянного рая. По-видимому, то был осколок замысла Творца, согласно которому человек мог напрямую контактировать со своим создателем — так, по крайней мере, понял его назначение Квонлед.
С помощью Устройства Ад погрузил жителей своей Земли в вечный сон, а сам неведомым образом подключился к нему в качестве самозваного божества. Делал он во сне то же, что и наяву, то есть грабил, насиловал и пытал, так что Квонлед, очутившись в этом милом сновидении, понять не мог, зачем тирану приспичило городить огород. Победить злодея удалось без труда - тот сгинул, едва Фотурианец вырвал из его тела четыре лиловые сферы - но осадок от приключения остался неприятный. В самом конце выяснилось, что использовать Устройство Ле Ад догадался не сам. Подсказал ему это некий Зертотль, ниточка от которого тянулась к таинственным Темным Мирам.
…
Скажем пару слов о том, что это, собственно такое - пресловутые Темные Миры.
Странствуя по Вселенной, Фотурианцы обнаружили множество загадок, объяснимых разве что Замыслом Творца. Одной из них стала группа планет в самом центре Мироздания, от которых исходила та же энергия - миросозидательная или мироразрушительная - что и от Предметов Нид. Более того, те фотурианцы, которые посетили эти миры, описывали их каждый по-разному.
Фотурианец Брогсен видел всякие чудеса: лики в небесах, людей размером с гору, зеркальные города, которые по ночам дышали, словно живые, послания о смысле всего сущего, выгравированные на скалах и ледниках.
Фотурианец Ардлак, тот самый халтурщик, которому было поручено посетить все сто сорок семь Земель Вселенной, не увидел ничего интересного. Четыре Темных планеты предстали перед ним мертвыми камнями, лишенными даже атмосферы.
Фотурианец Нокс в своем отчете описал Темные Миры, как обычные миры науки - ну, может быть, с излишне отрицательным отношением к Мифу.
Ондрид, Первый Фотурианец, основатель Ордена, отправился туда - и не вернулся.
За исключением отдельных, порожденных не то страхом, не то осторожностью, предположений о сущности Темных Миров, гипотез о том, что они собой представляют, существует две. Первая, автором которой является Фотурианец Аардан, считает Темные Миры пространством, где коэффициент Ревского или коэффициент вероятности равен абсолютному нулю. Иными словами, это просто-напросто пространство, где возможно все, что угодно. Гипотеза эта признана верной большинством Фотурианцев, меньшинство же придерживается версии доктора Эразмуса Пауле.
Не боясь обвинений в паранойе, говорит доктор, я готов заявить: в том, как к нам поворачиваются Темные Миры, я готов видеть некое намерение. Кто бы ни обитал там, он не желает быть обнаруженным. Нас как будто заманивают: явления, обнаруженные там Фотурианцами, дразнят, словно вовлекая в некую игру, смысл которой пока что неясен. Родство Темных Миров с Предметами Нид неслучайно. Не знаю, таится ли в этом опасность для программы по упорядочиванию Вселенной, однако я советовал бы не спускать с Темных Миров глаз.
Обо всем этом Квонлед в своем рассказе, разумеется, умолчал. Слишком мал еще был Эсгар для таких вещей. В его возрасте разумному существу нужна все же сказка, а не реальность. А вот сам Квонлед - он давно уже повзрослел…
…
Так или иначе, а мы движемся дальше. В один погожий денек, когда Квонлед собрался на рыбалку - поймать он хотел (исключительно из спортивного интереса) живущую в озере отработанного топлива десятитонную скумбрию - на луну опустилась ракета, и из нее вышли трое.
Первый, судя по всему - предводитель группы, был низенький, толстый и седой. Два его спутника были моложе, один - щеголь-брюнет, другой - благородный платиновый блондин. Квонледа они застали на крыльце хижины, когда он привязывал к удилищу кевларовый трос с крючком из метеоритного железа. Неподалеку малыш Эсгар играл с очередной упавшей с неба деталью. Металлический корпус его на солнце сиял почти нестерпимо.
Не доходя до лачуги десяти метров, гости остановились. Без своей красной мантии Квонлед так же походил на Фотурианца, как походит на лилию ржавый багор. Глазам незнакомцев предстал некто неопределенного возраста: растрепанные, давно не стриженые волосы, обветренное лицо, грязная майка, вылинявшие спортивные штаны — одним словом, не человек, не герой, не личность, а просто часть пейзажа, вроде дерева или камня. Меньше всего такого можно было счесть Фотурианцем, однако никем более приличным тут и не пахло.
Посовещавшись, гости все же решили удовольствоваться Квонледом. Вот они подошли, но едва предводитель открыл рот, как земля под ногами у него задрожала, и он, театрально размахивая руками, упал. Это было неудивительно, поскольку неподалеку Эсгар подпрыгнул в воздух и плюхнулся прямо на свой железный зад. Спутники предводителя устояли на ногах, помогли ему подняться, и так определился первый вопрос, который следовало задать Квонледу.
- Простите, - спросил предводитель у Фотурианца, - а эта громадина - она нам не навредит?
- Эй, Эсгар, малыш! - вместо ответа крикнул Квонлед железному колоссу. - Ты не навредишь этим людям?
- А ты хочешь, чтобы я раздавил их в лепешку, пап? - раздался громыхающий голос Эсгара.
Квонлед задумался. Это было приятно — взглянуть на ситуацию под таким углом.
- Пускай живут, - сказал он наконец. - Но я рад, что ты так обо мне заботишься.
- Ты только свистни, пап! - прокричал робот. - Уж я от них и мокрого места не оставлю!
- Видите, - повернулся Квонлед к гостям. - Он у меня послушный малый. Безобидный, как варежка.
Едва он это сказал, как раздался ужасный грохот. Это Эсгар, играя с турбиной от звездолета, пнул ее так, что она улетела километров на тридцать.
- Мне кажется, это больше похоже на сублимацию жажды убийства, - пробормотал первый гость. - Однако нам надо представиться. Я - Ватаро, один из лордов Земли Хальрав. А это, - указал он на своих спутников, - мои коллеги, лорды Илкуро (небрежно кивнул брюнет с напомаженными усиками) и Ангуларо (поклонился худощавый блондин). А сами вы, стало быть, достославный, несравненный, премногомудрый…
- Я - Квонлед, - прервал его Фотурианец. - Просто Квонлед, без всяких там. Что вам нужно на моей луне?
- Мы прибыли просить вас о помощи, - сказал лорд Илкуро.
- Да, - поддержал его лорд Ангуларо. - Ваша помощь - вот что нам нужно.
С этими словами он извлек из напоясной сумки небольшую, но очень толстую книгу. При виде ее Квонлед скривился, словно вместо вина ему поднесли уксус. То были «Фотурианские Правила», отпечатанные в Земле Тилод - двадцать шесть тысяч поводов, по которым обитатели ста сорока семи планет, существующих во Вселенной, имели право обратиться за помощью к Людям Будущего. Ангуларо протер обложку рукавом и с вежливым поклоном вручил книгу лорду Ватаро.
- Эта честь по праву ваша, сударь, - сказал он. - Зачитайте нужное место.
- Ну, нет, - сказал лорд Ватаро и протянул Правила обратно. - Я не могу нарушить порядок. Несмотря на формальное старшинство, в комиссии Золотых Пуговиц я сижу на три уровня ниже вас. Пожалуйста, сделайте это сами.
- Это решительно невозможно, - заявил лорд Ангуларо, вежливо, но непреклонно отстраняя от себя Правила. - Может быть, я и выше вас в какой-то дрянной, захудалой комиссии, но в комиссии важной и значительной - в комиссии Белых Манжетов я в сравнении с вами - никто!
- Ну и что! - защищался лорд Ватаро. - Даже если я и занимаю более высокую должность при дворе, вы все-таки - прапраправнук императора Ки! Возьмите книгу, будьте достойны своего великого предка!
- Не такой уж он и великий, - парировал Ангуларо. - Ваш предок, император Ве, сделал для Земли Хальрав намного больше! Он построил театр, цирк и провел первый водопровод!
- А ваш… ваш… - запнулся лорд Ватаро. Пот лил с него градом, он то и дело вытирал лоб узорчатым платком.
- Давайте, я прочитаю, - вздохнул, не выдержав, лорд Илкуро. - Скажите мне, господа, почему никто из вас не хочет брать на себя ответственность за сценарий? Если наша идея с Триумвиратом выгорит, я хочу себе ведущую роль.
- Будет вам ведущая роль, будет! - пообещал Ватаро. - И бенефис, и прибавка за гастроли! Надеюсь, вы, Ангуларо, не против? Я-то ладно, я - человек старый, а вот вы могли бы быть и посмелее!
- О чем вы толкуете? - нахмурил брови Квонлед, внимавший этой сцене не без удивления.
- Мы, любезный Квонлед, рассуждаем об ответственности, - сказал медовым голосом Ватаро. - Ибо призвать в Землю Фотурианца - не шутка. Мы, скажем так, имеем некоторое представление о ваших методах и вынуждены заранее готовить себе пути для отступления. Ситуация в Земле Хальрав сложилась критическая, и если что-то пойдет не так - пусть лучше полетит одна голова, чем три.
- И чья же голова должна полететь? - спросил Квонлед.
- Того, кто призвал вас в наш мир, - поклонился лорд Ангуларо. - К счастью, наш коллега Илкуро (ядовитый взгляд) согласился взять это нелегкое бремя на себя , за что мы ему очень благодарны. Читайте, Илкуро, а вы, - обратился он к Квонледу, - внимательно слушайте.
- А нельзя ли как-нибудь без этого? - попросил Фотурианец. - Я понимаю, правила - это важная вещь, но вы могли бы просто рассказать мне, в чем дело!
- Просто? - удивился лорд Ватаро. - Нет, вы только послушайте, лорды - просто! Нет, молодой человек, просто - это никуда не годится. Это какой-нибудь простолюдин может прийти и сказать - просто, а мы - лорды, мы обязаны соблюдать церемониал. По-вашему, мы и Землей Хальрав должны править «просто»? Читайте, Илкуро, и постарайтесь ничего не пропустить.
И лорд Илкуро открыл книгу правил.
- Пункт двести одиннадцать, параграф семь, - провозгласил он. - Бедствие категории Эс дробь два Эф Джи Ка, а именно злонамеренное поглощение отдельным лицом имущества, а также психоэмоциональных субстанций, принадлежащих третьим лицам…
- А побыстрее нельзя? - попросил Квонлед.
- Пункт тысяча двести девяносто девять, - продолжил, не обращая внимания на Квонледа, лорд Илкуро. - Деформация земной коры, влекущая за собой обрушение частных зданий, разрыв коммуникационных сетей, повреждение канализации, порчу садов, бахчей, клумб, газонов, асфальта и плиточного покрытия…
На этом месте лорд Илкуро, задыхаясь, прервался.
- Пос…лушайте… - сказал он Квонледу, - Поче…му мне не хва…тает воз…духа?
- Здесь очень разреженная атмосфера, - ответил сухо Фотурианец. - Для одного человека воздуха достаточно, а вот для четырех - нет. Поэтому я буду очень признателен, если вы без лишних слов скажете, чем я могу помочь.
Лорд Илкуро открыл рот, словно рыба - и упал без сознания. Пришлось его коллегам сбегать к себе на корабль за кислородным баллоном. Пока Иркуло приходил в чувство, эстафету подхватил лорд Ватаро. Не решаясь подобрать упавшую книгу правил, он заговорил-таки человеческим языком:
- Видите ли, сударь фотурианец, все дело в нашей правительнице, леди Но. Она умирает, и от этого в Земле Хальрав несладко приходится всем. Слишком уж большой властью наделена она согласно Законам Земли. В некотором роде она может все.
- Все? - Квонлед поднял бровь. - Ну и что? В этой Вселенной, пока она не упорядочена, много кто может все.
- Согласен, - Ватаро сцепил руки на животе и слегка приподнялся на носках. - Но мало кто, находясь на пороге смерти, мечтает себе это все присвоить!
- Хм? - Квонлед изобразил вежливый интерес.
- Именно! Все началось с того, что дворец нашей повелительницы начал погружаться под землю. Сначала мы отнесли это на счет ее дурного настроения - в конце концов, когда человек почти всемогущ, хандра его может принять масштабы поистине грандиозные - однако вслед за дворцом под землю провалился дворцовый парк, затем близлежащие улицы, площадь… Кончилось все тем, что в образовавшуюся яму целиком рухнула столица со всеми ее жителями. На месте некогда цветущего города образовался гигантский черный провал. Ни одна из спасательных экспедиций, посланных нами, не вернулась. Опустившись в этот колодец, все они остались там. С тех пор, как дворец опустился на самое дно, леди Но не отпустила никого. Более того, провал расширяется с каждым днем. По нашим подсчетам, через несколько месяцев он целиком поглотит нашу несчастную планету.
- И это еще не все, - сказал лорд Ангуларо, который как раз закончил приводить Илкуро в чувство. - Все, что попало в этот колодец, оно по-прежнему там, никуда не исчезло. Дома, люди, животные, вещи - все внутри. Просто они, как бы так выразиться…
- Уснули, - вставил оклемавшийся Илкуро. - Вернее, словно бы омертвели. Посерели, поблекли. Как старая фотография. Да, как-то так. Я бы даже…
- И что вы хотите? - грубо прервал его Квонлед. - Чтобы я нырнул в этот колодец и убедил ее не умирать? Едва ли это возможно. Пусть в этот мир еще не пришла реальная смерть, а все же, если человек умирает, ему лучше умереть, и точка.
- Нет-нет, - сказал лорд Ватаро. - Никто не требует от вас оживлять леди Но. Все, что вы должны сделать - это прекратить творящееся безумие. Как именно - не имеет значения.
- Надеюсь, вы в курсе, - спросил Квонлед, - что мы, Фотурианцы, редко прибегаем к насилию?
Квонлед не врал, но Квонлед жил на крохотной луне и мало что знал о своем Ордене. Насилие само находило Фотурианцев, тащилось за ними тенью, платой за могущество, призраком мести — словно мир, очищенный от Мифа, не прощал и малой из своих обид.. Был континент в Земле Гелефор: ушел под воду — ошибка в расчетах. Были илви, невинные желтые люди, которых сгубила неточность в справочнике. Был #1285 — вивисектор с механическим сердцем. И был Данклиг Таран, за которым из прошлого тянулся кровавый след.
И все же Квонлед не кривил душой. Квонлед был честный малый.
- О, разумеется, - сказал лорд Ангуларо. - Мы ни в коем случае не настаиваем на убийстве! Убийство — как вы могли такое подумать? Конечно, вы вольны поступить с леди Но по своему усмотрению. Все, что нас волнует - безопасность Земли Хальрав.
Безопасность Земли Хальрав — Квонлед задумался об этой безопасности, взвесил ее на весах против спокойного и вольного житья. В конце концов, никто не приказывал ему откликаться на каждый зов. Это были его каникулы, а новое путешествие — все равно что посреди лета снова сесть за парту и терпеть вязкий, словно сироп, урок. Но люди… человечество… несчастье… помощь… - слова эти срезонировали в какой-то Фотурианской полости его духа, и раньше, чем он смог отказаться — а он хотел отказаться: замучили, дайте пожить! — голос его решительно и твердо ответил за него.
- Что ж, - сказал этот Фотурианский голос, принадлежащий подлинному Человеку Будущего, кумиру старшеклассников, надежде, опоре, образцу. - Я согласен. Дайте мне минуту на то, чтобы накинуть мантию…
- Не так быстро, - прервал его лорд Ватаро, прервал по глупости, совершенно зря. - Видите ли, тут есть одна тонкость. Попасть в колодец легко, а вот найти в нем леди Но — под силу не всякому. Единственный, кто, как мы думаем, мог бы спуститься до самого дна и проникнуть в ее дворец - это человек по имени Тол из Вентры.
И все вернулось на круги своя: вновь вступил в права брюзгливый отшельник. Пускай он уже не мог отвертеться, но недовольство осталось при нем.
- Ничего не понимаю, - Квонлед остановился на полдороге и почесал затылок. - Почему тогда вы обратились ко мне, а не к нему?
- Как бы сказать, - смущенно кашлянул лорд Ангуларо. - Этот самый Тол уже пятьдесят лет как мертв.
Единственный. Мертв. Полвека. Это для Квонледа было уже чересчур. Жара, назойливые гости, их пререкательства и Тол из Вентры, который один мог спасти Землю Хальрав, но которому почему-то все равно предпочли Квонледа, вконец его разозлили.
- Ах, мертв?! - воскликнул он и вдруг перешел к самому страшному своему, какому-то задушевному полушепоту. - Да вы издеваетесь надо мной, господа. Эсгар, Эсгар! - позвал он. - Что ты там говорил насчет раздавить?!
К счастью, Эсгар, увлеченный погоней за ожившим вдруг кухонным комбайном, его не услышал.
- Постойте, не кипятитесь! - в миролюбивом жесте поднял руки Ватаро. - Я просто не все вам рассказал. У нас в Земле Хальрав практикуется любопытная процедура: любой, начиная с четырнадцати лет, может заказать копию своих воспоминаний в виде особого информационного кристалла. Как раз такой и остался от Тола из Вентры. Смотрите, Квонлед - вот вся его жизнь!
Он сунул руку за пазуху и извлек оттуда желтый кристалл размером с горошину.
- Человек - это, в сущности, его память, - продолжил Ватаро. - Вот отнять у вас, Квонлед, воспоминания о Фотурианских делах и вложить, скажем, память о том, что вы всю жизнь провели на болотах Земли Стишор - и все, не станет Квонледа, достославного Фотурианца. К чему я это говорю? К тому, что нечто подобное вам, уважаемый, и придется проделать. Видите ли, для того, чтобы спуститься в центр черного, недостаточно просто иметь при себе кристалл с памятью Тола из Вентры.
- Тогда зачем вы мне его показываете? - спросил Квонлед. - Ах, да, у вас же ничего не может быть просто! Наверное, помимо кристалла, я должен прихватить с собой его истлевшие кости, семейные трусы и фотоальбом!
- И ничего подобного! - обиженно воскликнул лорд Ангуларо. - Вам всего-то и надо, что стать им! Могли бы и сами догадаться!
- Ага, - сказал Квонлед. - Стать им, да. Как же я об этом не подумал! Ладно, я спрошу еще раз. Что мне нужно для того, чтобы спуститься в этот ваш черный колодец? Либо вы отвечаете без всяких шуток, либо оставляете меня в покое, потому что тут и без вас, - он обвел рукой бескрайнюю равнину, усеянную космическим мусором , - есть чем заняться.
- Так я же уже объяснил вам! - сказал лорд Ватаро. - Что за непонятливость, Боже ты мой! Не будучи Толом из Вентры, вы увязнете еще на подступах к дворцу леди Но. Не спасет вас даже кристалл с его памятью. Но если вы - слушайте внимательно! - если вы имплантируете эту память себе, то у вас появится шанс подобраться к владычице достаточно близко. Попросту говоря, две памяти смешаются, и она не сумеет вас различить. Вот что имел в виду лорд Ангуларо, когда говорил, что вам необходимо стать им.
- И что - никакого другого выхода нет? – недоверчиво спросил Квонлед, глядя на крохотный желтый кристаллик. Перспектива смешать свою память с чужой ему не улыбалась, и все же, раз предприятие требовало столь серьезных мер, оно наверняка было важным — таким, что Фотурианец в нем, пусть и с трудом, но одолел каникулярную лень. - Да кто он такой, в конце концов, этот Тол, что мне необходимо в него обратиться?
- Возлюбленный, - сказал лорд Ватаро.
- Герой, - добавил Ангуларо.
- Да еще и трагически погибший, - подытожил Илкуро. - История любви Тола из Вентры и леди Но пользуется большой популярностью в наших краях. По ней сняты десятки фильмов, поставлены дюжина мюзиклов и бессчетное количество пьес. С большинством вы сможете ознакомиться, когда прибудете в Землю Хальрав. А можете и не знакомиться, благо, суть лишь в том, что леди Но любит его до сих пор, хотя ей уже перевалило за восемьдесят. Любовь - вот что может победить страх смерти, из-за которого гибнет наша Земля. Другой возможности нет.
И так убедительно, истинно по-актерски, с придыханием он произнес это финальное «нет», что Квонлед сдался окончательно. Человек Будущего в нем победил.
- Хорошо, - вздохнул он. - В конце концов, фотурианец я или кто? Как мне, гмм, имплантировать себе эту память?
- Кристалл этот - органический, - сказал Ватаро. - Достаточно его проглотить, и вы получите все воспоминания Тола. Вам, правда, придется постараться, чтобы оградить от них самого себя. Подобные трансплантации памяти чреваты иногда потерей идентичности.
- Ладно-ладно, - сказал Квонлед. - Давайте ее сюда. Оп, - проглотил он кристалл. - Вот и запивать не пришлось. Как скоро она себя проявит ?
- Через день-другой, - ответил лорд Ангуларо. - Мы пока не будем вас тревожить. Конечно, жить в ракете, посреди всего этого хлама — удовольствие не из приятных, но мы потерпим, мы подождем…
- Лучше будет, если вы вообще уберетесь отсюда, - скривился Квонлед. - Я согласился вам помочь, дело сделано, возвращайтесь к себе, гребите награды или что вам там положено. А это моя луна, и я желаю, чтобы здесь, кроме меня и моего сына, никого не было.
- Простите, - уточнил лорд Илкуро. - Говоря «мой сын», вы имеете в виду эту стальную громадину?
- Ну, разумеется, - ответил Квонлед. - На него пошло четыреста метров лучшей корабельной брони. Он мне как родной. Эсгар! - позвал он. - Эсгар!
- Да, папа? - загрохотали шаги, и хижину накрыла гигантская тень.
- Будь добр, проводи гостей. Лорды, прошу обратно в ракету. Нет-нет, я не обижусь, что вы не останетесь на чай. Я даже наплюю на то, что вы пренебрегли церемонией прощания. Давайте, я вас провожу. Эсгар, иди за нами. Вот так, чтобы на них падала твоя тень! Ага! Вот и ваша ракета, лорды. Красивая, ничего не скажешь. Заходите, устраивайтесь поудобнее. Прогрейте двигатель, ну… Эсгар, мальчик, не в службу, а в дружбу - придай-ка этому славному судну необходимое ускорение!
- Конечно, пап, - сказал робот и изо всей силы пнул ракету, так, что она подлетела высоко в воздух. Сперва Квонледу показалось, что она упадет, но у самой земли из дюз ее вырвалось пламя, и - неровно, зигзагами - ракета устремилась в небо.
- Вот и все, - сказал Квонлед. - Это у них отобьет охоту лезть к людям.
- Что это были за болваны, папа? - спросил Эсгар. - И что они от тебя хотели?
- Чего можно хотеть от Фотурианца? - пожал плечами Квонлед. - Где-то Вселенная опять подвернула ногу о Миф. Но это дело завтрашнего дня, а сейчас мы идем ловить рыбу. Ну-ка, кто первый добежит до озера?
…
Хотя рыбалка и удалась на славу, следующим утром Квонлед проснулся совершенно разбитый, с гудящей головой. Кристалл, судя по всему, начал действовать: всю ночь Фотурианцу снилась чужая жизнь, жизнь Тола из Вентры, и не сказать, чтобы она пришлась ему по вкусу. Слишком они были разные, Квонлед и Тол - устремленный в будущее Фотурианец и кондотьер, живущий сегодняшним днем.
Тол был горяч, а Квонлед холоден, Тол следовал зову сердца, Фотурианец же куда больше полагался на разум. Объединял их разве что интерес к жизни, жадный и неутолимый - но и здесь были свои нюансы. Тол превыше всего ценил личный, чувственный опыт, в то время как Квонлед стремился к обобщениям, пытаясь охватить картину целиком. Для Тола важнее всего было действовать, Квонлед же выше действия всегда ставил мысль.
К моменту пробуждения две эти памяти уже немного смешались — во всяком случае, Квонлед, умываясь, испытал странное чувство дезориентации. Поначалу он даже не сразу сообразил, что за человек смотрит на него из зеркала. Почему он брюнет, а не русый? Куда делись приятные черты лица? Что за колючий, насмешливый взгляд — разве так смотрел на мир славный Тол из Вентры? На мгновение его охватила паника. Кто он? Откуда в его его голове все эти чуждые мысли — о далеких Землях, чудовищах, тиранах, безликих тварях в недрах планет? Кто вложил в него знание о Предметах Нид? Что это за Фотурианцы, в конце концов? К счастью, Квонлед вовремя вспомнил, что он — Квонлед, и чужая память, клубясь, словно грозовая туча, отступила на задний план. Однако, перед тем, как она окончательно скрылась в глубинах сознания, Фотурианец явственно ощутил присутствие кого-то третьего. Кто-то еще проник в его разум, когда он проглотил кристалл памяти - кто-то мелкий, злобный, изворотливый и трусливый! Встревоженный, Квонлед перебрал свои воспоминания и…
Представьте себе крысу, которая в отсутствие хозяев шныряет по чистым, только что выглаженным вещам и шкодит в буфете. За хвост ее так просто не ухватишь, уж больно она проворная, но и не замечать ее не получится, ибо пакостит наглая тварь прямо-таки целенаправленно, словно желая вам насолить. Точно так же вел себя в мозгу Квонледа непрошеный гость. На глаза показываться он не спешил, но там, где можно было что-то испортить, постарался на славу. Одни воспоминания Фотурианца - например, о путешествии в Землю Амлун - он как будто погрыз, в других - словно наследил грязными лапками. Чувствовалось, тем не менее, что это для него детская забава, а главное предназначение - куда мрачнее.
Да, пришлось-таки Квонледу пожалеть о том, что он столь поспешно спровадил хальравских лордов! Теперь бы припереть их к стенке, выбить всю правду, но, увы, поздно, они уже далеко и, скорее всего, посмеиваются сейчас над Фотурианцем, которого так легко обвели вокруг пальца. Что ж - если не им, то мне, рассказчику, придется поведать вам о таинственном третьем, с которым, помимо Тола из Вентры, Квонледу в этом рассказе придется делить свою многострадальную голову.
И, прежде всего, надо сказать о том, какую цель преследовали на самом деле лорды. Увы и ах, но двигала ими не столько забота о Земле Хальрав, сколько банальная жажда власти. Это был заговор: Ватаро, Илкуро и Ангуларо вознамерились свергнуть леди Но, чтобы самим в качестве Триумвирата распоряжаться всей силой, положенной владыкам Земли. Для этого они внедрили в кристалл памяти, предназначенный Квонледу, маленькую Программку, которая в нужный момент заставила бы его убить леди Но вопреки всем Фотурианским принципам. Эту-то Программку Квонлед и ощутил, как некоего третьего.
Интрига мертва, я убил ее окончательно. Но мы-то живы, и мы можем двигаться дальше.
…
Перед самым отлетом Квонлед рассказал Эсгару о своей миссии. Ему интересно было, что скажет по этому поводу его железный сын, какой он из этого сделает вывод. В конце концов, он уже не маленький, а теперь и вовсе остается на луне один. Квонлед ожидал сочувствия, понимания, даже какого-то восхищения поступком леди Но, однако, к немалому удивлению Фотурианца, Эсгар осудил этот поступок. Да, подумал, Квонлед, как быстро он все-таки вырос — вчерашний ребенок, не задумываясь, уцепился бы за малейшую возможность навеки сохранить для себя все, что ему нравится в этом мире; нынешний же Эсгар отверг такую возможность.
- Почему? - спросил его Квонлед. - Это ведь так естественно, так по-человечески — прихватить с собою все лучшее и любимое… Кроме того, это еще и очень — не знаю, как сказать — красиво, зрелищно, драматично. Дряхлая старуха всеми силами цепляется за жизнь — разве это не пример всем нам? Разве не должны мы почерпнуть из этой истории оптимизма? И разве в ее ситуации ты не захотел бы забрать с собою… Ну, хотя бы меня, своего отца?
- Нет, - покачал головой робот. - Хотя я и нахожу мотивы леди Но понятными, все же поступок ее представляется мне жестоким и эгоистичным. Можно подумать, что мир только для нее и существует, что все звезды и Земли, о которых ты мне рассказывал, без нее совершенно теряют смысл! Но ведь смысл-то у них есть и свой собственный, разве нет? И приносить его в жертву страху, пусть и сильнейшему из тех, что заложены в человеческую природу… Нет, этого я принять не могу. Даже будь я твоим настоящим, живым сыном, я не смог бы, умирая, забрать тебя с собой. Такой поступок противоречит всему, чему ты меня учил. И потом, - робот замялся, совсем, как мальчишка, которому тяжело признаваться в своих чувствах, - я люблю тебя, папа. Я никогда бы не смог причинить тебе зла. А навеки замуровать тебя в черном колодце, вроде того, что устроила в своей Земле леди Но — это самое страшное зло, которое я могу себе представить. Нет, я не желаю тебе такой судьбы. Пусть ты однажды состаришься, умрешь, и память моя о тебе, кристальная память — поблекнет, но это, хоть и печально, а все же естественно, и иначе, пожалуй, жить нельзя. Как бы существовал человек, если бы горечь утраты в нем не слабела, если бы образы прошлого вечно стояли перед ним?
- Ну, слава тебе Господи, - только и заметил в ответ на это Квонлед. - Все-таки не зря я загрузил в тебя сто двадцать два тома Тилодского словаря и справочник современной драмы! Сказано длинно, но вполне неплохо. А теперь - не поможешь ли своему старику завести проклятый корабль? Он вечно барахлит от местного воздуха.
Вдвоем они выкатили корабль из небольшой пещерки, где он хранился вместе с прочими Фотурианскими устройствами. Пока разогревался двигатель, Квонлед сбегал за ОНТО-3 и приказал ему воспроизвести карту Вселенной.
- Ого! - воскликнул он, обнаружив на ней Землю Хальрав. - Никогда не думал, что побываю в мирах подобного типа! Смотри сюда, мой мальчик, - Квонлед указал на область, подсвеченную зеленым. - Это так называемое Пространство Пьесы. Все, что происходит на планетах этого сектора, подчиняется законам сцены.
- Что это значит? - спросил Эсгар.
- Бог его знает, - пожал плечами Квонлед. - Может быть, они целыми днями расхаживают в дурацких костюмах, декламируя стихи, или просто делятся по амплуа: комики, трагики и кто-то там еще. Возможно даже, что вся эта театральная условность там действительно работает. Что это за условность? А вот это объяснить будет трудновато, ведь ты же никогда не был в театре… Ну, ладно, представь к примеру меня в Фотурианской мантии - эффектное зрелище, да?
- Ну, как сказать… - замялся Эсгар. - Вообще-то…
- Да ты просто ничего не понимаешь! Эффектное, безусловно, тут и говорить нечего! А если бы меня играли на сцене, все выглядело бы иначе. Знаешь как? Ходил бы по сцене дурак с красной тряпкой на плечах да болтал бы о том и об этом, причем превыспренне, не так, как я это делаю обычно! Театр все перевирает и преувеличивает. Любовь - так до гроба, предательство - так подлее нету! Сила же театральной условности в том, что пока ты глядишь на сцену - ты во все это веришь. Это потом, когда выйдешь из театра, можешь и плеваться, и ругаться - дескать, что за чушь! - а пока сидишь, тут действуют совсем другие законы!
- Зачем же люди тогда его смотрят? - спросил робот. - Ведь надо же понимать, что в жизни все происходит совсем иначе?
- Потому что им скучно, - ответил Квонлед. - Я вот не скучаю, поэтому и в театр не хожу.
- Это ты притворяешься, - сказал Эсгар. - Я отлично помню, как на прошлой неделе ты целый день слонялся без дела и вздыхал. А потом прочел мне лекцию о вреде безделья, причем такую, что уши вяли…
- Эй-эй-эй! - воскликнул Квонлед. - Полегче, молодой человек! Может, ты и повзрослел, но это не дает тебе никакого права критиковать своего отца. Помни, что как я собрал тебя, так могу и разобрать, причем в любую минуту!
- Ты этого все равно не сделаешь, папа, - покачал головой робот. - Лучше смирись. Кстати, пока тебя не будет, я планирую здесь кое-что изменить. Во-первых, я хочу избавиться вон от той груды хлама, - Эсгар показал на статую Храброго Фотурианца, которую Квонлед уже несколько лет воздвигал из ржавых топливных бочек. - Во-вторых, рядом с твоим домом я поставлю стенд с портретом Эпсилона-12 по прозвищу «Убивец». Это самый мощный робот Земли Анод, и он - мой кумир. Так что не пугайся, когда вернешься. Обещаю - твои вещи останутся в целости!
Что оставалось Квонледу? Он вздохнул и сел за штурвал корабля. Таковы все дети - вчера они пачкают пеленки, а сегодня им уже слова поперек не скажи. Сказать по правде, Фотурианец даже гордился тем, насколько быстро вырос его железный сын. Где только достать ему подходящую женщину? Сейчас он еще романтик, дарит цветы автоматической прачке, но скоро программа возьмет свое, и ему захочется большего, настолько большего, что и ядерного реактора будет мало. Да, это проблема из проблем, но с ней Квонлед разберется, когда вернется из Земли Хальрав. Да, сказал он себе, так я и сделаю.
…
Итак, корабль его поднялся в небо, оделся полем Скепсиса и устремился прочь от луны. Путешествие началось, и, в отличие от прочих странствий Фотурианца, было оно не вполне обычным. Как описать переход из обычного мира - науки ли, Мифа, неважно - в Пространство Пьесы? Речь здесь идет не о физике - ведь там, как и в любом другом месте Вселенной, кроме разве что Темных Миров, светят звезды, действуют гравитация и тысячи других природных сил. Попадая в Пространство Пьесы, вы из жизни перемещаетесь в литературу. Теперь вы - не просто живой человек, но также и литературный персонаж. Если в обычном мире жизнь ваша не имеет смысла - кроме того, что вы сами себе придумали - то здесь, в Пространстве Пьесы, все, что вы делаете, подчинено определенному замыслу. Если вы - злодей, то гнусность ваша необходима для того, чтобы добро на ее фоне сверкало ярче; если герой, то на вас следует равняться, вы - образец для подражания, тот, каким следует быть; если же вы обычный человек, то и это неплохо, ибо возвеличивает человека вообще. Ибо театр, в отличие от жизни, не терпит ничего лишнего и случайного, и то, что в действительности словно рассеяно тонким слоем по бескрайней поверхности, там собрано и сконцентрировано для того, чтобы поразить вас в самое сердце.
Само собой, если вы из реального мира переместились в Пространство Пьесы, то и рассказывать о вас так, как раньше - нельзя. Говоря о маркизе, которая вышла из дома в пять, мы знаем, что в рамках повествования она уж точно не усомнится в том, что является живым человеком; никогда, ни при каких обстоятельствах не будет маркиза воспринимать себя, как героиню какого-то романа. Но именно такое мировосприятие и характерно для Пространства Пьесы - люди, что обитают в нем, прекрасно знают, что жизнь их - театр, и не удивляются тому, какие она порой принимает формы. Наилучшим способом повествования о них было бы сочетание прозаических фрагментов со сценической речью и пением - своего рода зингшпиль, перенесенный на бумагу.
С чего начинается представление? Конечно же, со списка действующих лиц. Из них у нас пока есть только Квонлед - вот он, мчится в своем корабле сквозь необозримые просторы Вселенной. С ним, правда, не все так просто - он, скорее, не один персонаж, а целых три, поскольку в мозгу у него и Тол из Вентры, и притаившаяся покамест Программа-убийца. Но давайте уже по порядку.
ТОЛ ИЗ ВЕНТРЫ
Пьеса в двух актах с пением, музыкой и танцами
Действующие лица:
Квонлед - 34 года, Фотурианец, драматический баритон.
Тол из Вентры - 29 лет, кондотьер, маркиз Вентрийский, возлюбленный леди Но, лирический тенор.
Программа — возраст неизвестен, характерный тенор.
А также все остальные.
Итак, начинаем.
Провинциальный космопорт, на посадочной площадке - одно-единственное свободное место, куда Квонлед и сажает звездолет. Едва Фотурианец выбирается наружу, к нему подходит начальник порта - строгий, в тщательно выглаженной форме, с нашивкой "Заслуженный актер второго плана".
Квонлед. Приветствую! Я — Фотурианец, прибыл, чтобы помочь вашей несчастной Земле.
Начальник порта. Вы сели в неположенном месте.
Квонлед. Простите?
Начальник порта. Повторяю, вы сели в неположенном месте. Пожалуйста, найдите другое место для своего корабля.
Квонлед. Но здесь нет другого, остальные заняты.
Начальник порта. Это не имеет никакого значения. Ваш корабль не имеет права на это место. Пожалуйста, поищите другое.
Квонлед. Ну, это уже чересчур! Послушайте, я — Фотурианец, меня призвали в этот мир…
Начальник порта. Кто, интересно?
Квонлед. Ваши лорды — Ватаро, Илкуро и Ангуларо.
Начальник порта. Ах, эти! Послушайте, молодой человек. Вы в Пространстве Пьесы новенький, это сразу видно, так что лучше вам усвоить побыстрее, что здесь у нас ничего не делается просто. Вот, скажем, эта ситуация с посадочным местом… Вы думаете, я придираюсь к вам только потому, что хочу? Отнюдь! Согласно Закону Интриги, ситуации, держащие зрителя в напряжении, должны множиться любыми способами, в том числе и самыми нелепыми.
Квонлед. И что это значит?
Начальник порта. Что я прямо сейчас прикажу посадить вас в тюрьму за нарушение правил посадки.
Квонлед. Но зачем?! Ведь я — единственная надежда этого мира! Это абсурд!
Начальник порта. Это неожиданный поворот сюжета, вот что это такое. Зрители любят подобное. С ног на голову — трах-тарарах!
Квонлед. А как же логика и здравый смысл? Если я что-то понимаю, то мне должны помогать, а не мешать. И уж тем более меня не следует арестовывать, словно я — какой-то преступник!
Начальник порта. Только не в театре, только не в театре! Интрига — вот, что важно. Вы же не хотите, чтобы зрители уснули во время представления? Так наша постановка никогда не окупится! Стража, взять его!
Появляются двое стражников.
Первый стражник. (Квонледу) Пройдемте!
Второй стражник. Да, двигай давай!
Квонледа заковывают в наручники и ведут в тюрьму.
Второй стражник. Да не робей ты, парень, все путем! Посидишь месяцок на хлебе и воде - надо же возбудить в публике сочувствие к тебе.
Первый стражник. Это называется «зацепить зрителя». «Цепляющая сцена», «этот фильм меня зацепил» - ты, наверное, слышал эти фразы, а?
Квонлед. Нет, как-то не приходилось.
Первый стражник. Ну, вот теперь ты их услышал. Главное, что требуется от книги, фильма, пьесы — это, чтобы читатель сопереживал героям.
Второй стражник. Да, чтобы он буквально в них влюбился! Захотел бы написать продолжение…
Первый стражник. Или нарисовать портрет понравившегося персонажа…
Второй стражник. Или свести вместе любимых героев из разных книг…
Первый стражник. И переженить их друг с другом!
Второй стражник. Или, на худой конец, спарить!
Первый стражник. Да, совершенно верно. Разумеется, и делаться такие герои должны по определенному рецепту. Меньше жизненной правды и больше крючочков, чтобы цеплять публику.
Второй стражник. В идеале персонаж должен быть одним сплошным крючочком!
Квонлед. И что же, это мое заключение — крючочек?
Первый стражник. Конечно! Молодой, красивый, несправедливо обвиненный, осужденный на смерть — как такому не посочувствовать?
Квонлед. Осужденный на смерть?!
Второй стражник. Ну, все возможно…
Квонлед. Не знаю, не знаю. Как-то мне все это не нравится. Обрастать крючочками, цеплять людей… Что они — рыбы, что их надо цеплять? Неужели для того, чтобы они что-то почувствовали, надо острой палкой тыкать в их больные места? И потом, будет ли за всеми этими «цеплялками» виден живой человек? Или для сегодняшних читателей и зрителей он слишком скучен?
Второй стражник. Боюсь, что так. Вдобавок ко всему, подлинно живой, сложный, противоречивый характер труден для усвоения. Где другие проскальзывают прямо в желудок, он застревает посередине пути. Да и подражать великим фигурам едва ли возможно, ибо подражатель желает, как правило, любви и почета, а такие личности стоят от людей особняком, и не почет с любовью достаются им чаще всего, а непонимание. Но мы уже пришли. Вот твоя камера, постарайся гнить в ней поэффектнее.
Квонледа заводят в общую камеру и запирают за ним дверь. В камере двое заключенных, один - молодой, другой - старик. В восточной стене - отверстие, из которого время от времени слышится чье-то хриплое дыхание.
Старик. А, вот и пополнение! (молодому) Встань, поприветствуй нового товарища. (Квонледу) Простите нашу нерасторопность, мы давно не репетировали. Я здесь играю виновного, хотя невиновен.
Молодой. А у меня все ровно наоборот.
Квонлед. И что же вы сделали?
Молодой. Убил сироту. Бедная девочка-подросток - никогда не исполнится ей двенадцать! Косички у нее были…
Старик. Не слушайте его, это вам ни к чему. Все, что мы совершили или не совершили - всего лишь декорация в вашей истории.
Молодой. Даже Чудовище за стеной!
Старик. Все вместе мы составляем драматичный эпизод заключения в жестокой темнице. Что из этого должны извлечь зрители? Сочувствие, море сочувствия! Сопереживание, катарсис, душевный подъем! Подождем немного, пока они это сделают, и начнем все вместе планировать побег.
Квонлед. Побег? А не рановато ли? Я, кажется, здесь и пяти минут не провел.
Молодой. А ты хочешь торчать здесь весь свой пожизненный срок? Это же пьеса, болван, тут время движется условно! Пройди из одного угла в другой и можешь считать, что отсидел положенное.
Квонлед идет к восточной стене и останавливается у отверстия.
Квонлед. А для чего оно здесь?
Чудовище (с другой стороны). Чтобы вы могли слышать, как сильно я страдаю в неволе.
Квонлед (отходит на всякий случай). Кто ты?
Чудовище. Я - огромный зеленый монстр, и я очень страдаю. Главным образом, от голода, но также и от осознания бессмысленности жизни. Ибо если сокамерники твои сидят потому, что виновны или нет, я пребываю в заточении просто потому, что существую.
Квонлед. Не понял.
Чудовище. Да все очень просто. Одно из обязательных условий моего существования заключается в том, что я должен преследовать и пожирать людей - чем больше, тем лучше. Поэтому меня и посадили сюда. Конечно, если подумать, поступки мои и вправду классифицируются уголовным кодексом как "людоедство", однако они - неотъемлемая часть моей экзистенции, и отрицать их значило бы признать свою жизнь абсурдом.
Квонлед. Имеет ли отношение вся эта ахинея в твоей роли в пьесе?
Чудовище. Ни малейшего. В конкретной сцене я призван играть роль злобной уродливой твари, которую приручает главный герой. Это классический сказочный архетип, на который дети младшего школьного возраста реагируют слезами умиления.
Квонлед. А ты неплохо во всем этом разбираешься.
Чудовище. Четыре курса актерского училища и три года в драмкружке. Было где научиться. Ты уже придумал, как собираешься бежать отсюда? Можно, например, перепилить решетку часовой пружиной, но на это потребуется лет двадцать.
Молодой. Обычно в таких случаях принято соблазнять дочку тюремщика. У него как раз есть одна.
Старик. Ага. Такая, что проще уж отсидеть! Нет, надо придумать что-то другое.
Молодой. Например?
Старик. Ну, например, он может устроиться на работу в прачечную…
Молодой. И?
Старик. И сбежать в корзине с грязным бельем!
Молодой. Разве ее не проверяют на проходной?
Старик. Конечно же, нет! Ты даже представить себе не можешь, сколько культовых фильмов и книг никогда бы не увидели свет, если бы эти корзины проверяли! В конце концов, главный герой должен выбраться, отомстить, завоевать любовь, а как же он это сделает, если охранники обнаружат его в куче замаранных портков? Нет, никто никогда не осматривает тщательно груз из прачечной, и порукой тому - Комитет по успешному развитию сюжета.
Молодой. И все-таки это слишком простой способ побега. Слишком неинтересный. Я бы сделал все иначе. Я бы приручил крысу, научил ее таскать записки, связался бы с тюремным фельдшером, выменял у него на пайку хлеба две таблетки «экстракайфа», отдал бы их за назначение на хлеборезку, хлеб бы экономил, утаивал, получил бы похвальный лист от начальства и право на одну посылку в месяц, в посылке передал бы на волю просьбу прислать чаю, чай обменял бы на сахар, сахар на краску, краску на спички, спички на мыло, в мыле сделал бы слепок ключа от прачечной и… Да, как-то все упирается в прачечную… Нехорошо.
Квонлед. Ладно-ладно, я понял. Что я должен сделать для того, чтобы туда попасть?
Старик. О, много всего! Для начала…
Квонлед. Можете не продолжать. Я лучше начну прямо сейчас, чтобы управиться побыстрее.
Квонлед делает все, что нужно, и его назначают заведующим прачечной с правом стирать свои вещи вне очереди.
Квонлед (утирает пот со лба). Ну, что я могу сказать? Это было непросто, но я справился.
Начальник тюрьмы (вручает ему ключ от подсобки). Теперь вам надо бежать, и как можно скорее. Залезайте в эту корзину и укройтесь бельем.
Квонлед. А разве вы не должны мне в этом препятствовать?
Начальник тюрьмы. Безусловно, я должен. Но из-за малого хронометража мой характер так и не успел раскрыться, а я ведь вовсе не тиран, какими обычно рисуют людей на такой должности. У меня жена, сын, каждое воскресенье я хожу в парк и кормлю уток. Помните, как я однажды приказал выдать заключенным дополнительную порцию каши?
Квонлед. Эту сцену вырезали при монтаже.
Начальник тюрьмы. А кино по пятницам?
Квонлед. Это тоже.
Начальник тюрьмы. Плохо. Теперь у зрителей останутся односторонние представления о тюрьме. А ведь, если задуматься, здесь есть немало хорошего. Может быть, даже что-то такое, ради чего сюда хочется возвращаться снова и снова… Кстати, вам следует поспешить. Я уже нажал на тревожную кнопку.
Квонлед. Когда это вы успели? Прачечная и ваш офис находятся на разных концах тюрьмы.
Начальник тюрьмы. Но декорации-то их совсем рядом! Спорное сценическое решение, зато ходить далеко не нужно. Ну же, прячьтесь, сейчас приедет машина.
Квонлед прячется в корзине с одеждой, корзину грузят в машину, и та выезжает за ворота тюрьмы.Возле Темного Переулка Квонлед выпрыгивает из кузова, скрывается во тьме и выходит на свет Божий уже в гражданской одежде - взамен тюремной робы, которая была на нем ранее.
Квонлед. Удивительно - все словно под меня сшито! А вот и автобус - как это кстати!
Подъезжает автобус. За баранкой - симпатичная девушка-водитель. В салоне - никого.
Девушка. Вас подбросить?
Квонлед. А куда вы едете?
Девушка. А куда вам надо?
Квонлед. Где-то здесь должна быть огромная черная яма, которая растет с каждым днем.
Девушка. Какое совпадения - я еду именно туда! Кстати, как, по-вашему - я симпатичная?
Квонлед. Зачем вы это спрашиваете?
Девушка. Так надо. Это вездесущая любовная линия. Так я симпатичная или нет? Я вам нравлюсь? Смотрите, какая у меня грудь! Зад, смею думать, тоже ничего. Ну, как насчет того, чтобы немного пошалить?
Квонлед. Пардон?
Девушка. Ну, нельзя же быть таким занудой! Я говорю о сексе. Публика любит секс, а публике надо давать именно то, что она любит. Прошло время философских сказок, раскрывающих нам, что такое мир и человек. Все это ужасно скучно. Вот, скажем, я: чего я хочу? Веселиться, радоваться жизни, хихикать над глупостями, получать удовольствие. Зачем мне думать? Я устала от думания, да и не удавалось оно мне никогда. Для чего ученый трактат, когда есть оргазм? Публике не нужны поучения, она желает видеть зверя о двух спинах. Давай не будем ее разочаровывать.
Квонлед. Подожди. Разве любовная линия не подразумевает какие-то ухаживания, пусть даже рудиментарные? Да и потом - если мы, хм, займемся делом, кто тогда будет вести автобус?
Девушка. А никто.
Квонлед. Как это?
Девушка. Не забывай о сюжете, глупенький - он нас и вывезет. Сюжет всегда вывозит. Целуй же меня, ну!
Квонлед. …
Затемнение.
Девушка (кутаясь в Фотурианскую мантию). Какая она теплая! А что символизируют эти языки пламени?
Квонлед (протягивает ей «Тайну Земли Зиф»). Вот тебе книга, тут все написано.
Вспышка, разрыв пленки, не вовремя опустился занавес - словно в порядком зачитанной книжке вдруг обнаружилась неизвестная, разрушающая уютный книжный мир страница. На мгновение Квонлед закрыл глаза, а когда открыл - не сцена предстала перед ним, а действительность. Два незнакомых человека, ржавый автобус, а впереди - черный провал без дна, и с каждой минутой этот провал становился все ближе…
Но тут в проекционной вновь наладили изображение.
Квонлед. Что это только что было?
Девушка. Ты о чем?
Квонлед. О прозаическом фрагменте. Разве ты не почувствовала скачок в повествовании?
Девушка. Ах, это. Судя по всему, мы совсем близко к Колодцу Памяти. Никакая легкомысленная игра там невозможна. Все наши трюки и ужимки бессильны перед тем, что постигло леди Но. В Колодце задыхается сюжет, иссякает фабула и корчится в судорогах интрига. Подлинное, непостановочное человеческое чувство там могло бы выжить, но такого в Пространстве Пьесы днем с огнем не сыскать. Все, что у нас есть - это штампы и расхожие представления. Впечатлить публику они могут, благо это нетрудно, а вот тронуть глубины сердца им уже не под силу. Для этого нужно совсем другое искусство.
И снова сквозь занавес забрезжил свет реальности. В словах девушки была правда, ибо на краю Колодца Памяти театральная условность теряла всякую силу. Колодец был полон страха, страха перед Смертью, а, сталкиваясь со Смертью, любая иллюзия рассыпается в прах. Никакие ритуалы, никакие уловки не заставят нас забыть о том, что за грудой цветов скрывается мертвец, и что трагедия, что комедия одинаково умирали на границе черного провала, где леди Но погребла все любимые ею вещи.
Автобус остановился недалеко от края Колодца, и очарование сцены рассеялось окончательно.
- Зачем мы сделали то, что сделали? - спросил Квонлед у девушки, в одночасье утратившей почти всю свою привлекательность. Странно: она вроде бы даже и не подурнела, но какого-то "киношного" глянца, который мгновенно "цепляет и не отпускает", уже не было. Теперь, чтобы разглядеть в ней человека, достойного любви, нужно было напрячь глаза, заглянуть внутрь - работа тяжелая, не всякий за нее возьмется.
- Потому что это нужно было публике - зрителям, читателям, - неуверенно сказала девушка. Тут только Квонлед заметил, какая она хрупкая и беззащитная, увидел и соринку в уголке ее глаза, и чуть-чуть шелушащуюся кожу на самом кончике носа.
- А было ли нам это нужно? - мягко спросил Квонлед.
- Не знаю, - девушка смутилась. - Ну, это важный компонент сюжета, понимаете? И потом, это удовольствие, радость, близость тел… Все, что естественно - не безобразно, и у женщин это предотвращает рак матки, а для мужчин это замечательная гигиена семенников…
- Нет, - сказал Квонлед. - Я не об этом. Вот сейчас, не на сцене, в реальности, вы бы со мной - стали?
- Ну…
- Вот и я бы с вами не стал. Не поймите неправильно, вы просто не в моем вкусе. Да и если бы были в моем - делать этот вот так вот, для повышения зрительского спроса? Понятное дело, здесь мы - персонажи, и только, но и персонажей следует уважать. Разве мы - болванчики, пляшущие на потеху толпе? Разве выдуманные люди - не люди? Почему, для того, чтобы нравиться, мы должны кривляться, бравировать цинизмом и выдавать "крутые" фразочки? Да и кто сказал, что мы обязаны нравиться и "цеплять"? Почему мы просто не можем заниматься своим делом, без того, чтобы закручивать интригу и громоздить бессмысленно сюжетные горы?
И, сказав так, Квонлед отвернулся, накинул на плечи Фотурианскую мантию, вышел из автобуса и подошел к самому краю Колодца Памяти. То был словно кратер, оставшийся после падения гигантского метеорита - вот только нет на свете кратеров, полных непроглядной, пугающей тьмы. "Должно быть, я - первый человек, который спускается туда по своей воле", - подумал Квонлед и невольно содрогнулся. Каково это - опуститься в недра старческой, умирающей, цепляющейся за что попало памяти, в это бездонное хранилище, где все мешается в одну кучу - и подлинное, и мелочи, и мертвое, и живое? Каково это - ощутить себя на полке в затхлой кладовой, почувствовать себя тряпичной куклой, которую жадный ребенок запер в темном сундуке? Да, едва ли это будет захватывающее приключение - погружение в мир одинокой, несчастной, пусть и всесильной, старухи! Не сулит оно эффектных боев и неожиданных сюжетных поворотов, и все же Квонлед знал, что идти в этот мир надо, а иначе погибнет Земля Хальрав.
Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, включил поле Скепсиса и, очертя голову, бросился в Колодец. Мгновение - и Фотурианец исчез во тьме; только слышно было какое-то время, как трепыхалась на ветру его подбитая мехом мантия.
***
Сколько времени прошло - неизвестно; да и имеет ли значение время в царстве воспоминаний? Квонлед очнулся от того, что на лицо ему капал дождик - мелкий дождик, от которого на коже оставались чернильные разводы. Неба над Фотурианцем не было, был какой-то грязно-бурый купол, необычайно высокий, в центре которого виднелось крохотное светящееся отверстие. Хотя это противоречило образу кратера, Квонлед сразу понял, что именно оттуда он и пришел, что это окошко - единственный путь назад.
А вокруг царил полумрак, и стояли дома, деревья, заборы, машины, статуи - все вперемешку, без системы и смысла. На углу, возле заколоченной наглухо аптеки, улица словно обрывалась, и опять начинался провал. По-видимому, то был путь на следующий ярус памяти, но разглядеть в провале ничего было нельзя.
Для начала Квонлед решил осмотреться: он ходил меж домов, брал в руки вещи, пытался расшевелить людей, что застыли, пряча лица в ладонях. Да, тут были люди - леди Но забрала их вместе с домами: дети, взрослые, старики. Были тут собаки, кошки, какие-то экзотические зверьки, и все они словно погрузились в тяжелый, беспробудный сон.
Загадочны механизмы памяти: от иных вещей, бывало, в ней остается только расплывчатый контур, а вот ощущение, которое эти вещи вызывали, живет словно само по себе. Не так было с вещами, которые забрала с собою леди Но: форма их осталась нетронутой, а вот содержание куда-то испарилось. Они не испортились, не сломались, но словно бы умерли, перестали быть собой. Вот, скажем, яблоко, мертвое яблоко: оно такое же зеленое, с глянцевой кожицей, как и раньше, вот только ни вкус его, ни запах уже не напомнят о солнце, о теплой яблоневой коре. Оно как будто утратило связь с миром, перестало быть его частью. Теперь это просто еще одна безликая вещь, и яблоком она называется лишь потому, что память леди Но навесила на нее бирочку «яблоко». Та же судьба постигла и остальные вещи, что попали в этот черный Колодец. Все они поблекли и словно бы высохли, отчего у Квонледа возникло чувство, что он находится среди мертвецов.
Вот мальчик и девочка, оба лет восьми. Когда их затянуло в Колодец, они играли на детской площадке - веселые, счастливые. Теперь они сидят у песочницы, и глаза их пусты. Неужели именно это хотела забрать с собой леди Но? Неужели там, на самом дне, в огромном пустом дворце ей не хватает точно таких же, как она, мертвых и обезжизненных? Должно быть, подумал Квонлед, именно к этому и приводит жажда обладания - к разрушению объекта жажды. И все же ему было жаль леди Но, как было бы жаль любого человека, вынужденного покинуть этот огромный, полный чудес мир.
А какая она, эта леди Но - спросил вдруг себя Фотурианец. Почему она так сильно хочет забрать с собою Все? И как освободить ее от страха смерти?
Здесь надо сказать вот что. Как некогда Квонлед заявил Зверю из Земли Зиф (тот, напомню, был первым вестником будущего Упорядоченного мира - его Смертью, вечной и необратимой), Фотурианцы - это люди, поднявшиеся на борьбу со всем, что в несовершенной Вселенной мучает и угнетает человека. Замысел Бытия, считают они, достоин всяческого уважения, но из-за того, что в определенный момент Творец отстранился от своего Творения, дела в нем пошли не так хорошо, как хотелось бы. Прежде всего, необычайно усилился хаос, а с ним - ибо физика и психика таинственным образом связаны - окрепли ненависть, подлость и жестокость. Одно подпитывает другое, и, Упорядочивая Вселенную, многие Фотурианцы видят свою цель не только в том, чтобы стабилизировать Мироздание и разгадать его Замысел, но также и в том, чтобы облагородить человеческую природу, научить людей понимать себя и окружающий мир. На этом нелегком пути каждый член ордена выбирает себе барьер, исходя из личных склонностей - так, для Квонледа главным препятствием на пути к Упорядочиванию был Страх.
Речь идет, разумеется, не об обычном страхе, каковы, например, страх высоты или боязнь пауков, собак и громких звуков. Страх, с которым во Вселенной боролся Квонлед, был страхом перед миром и его законами, перед пустотой Космоса, перед небытием позади и небытием впереди. Страх был велик, вездесущ, и противопоставить ему Квонлед мог только собственную отвагу и стремление проникнуть в суть вещей. Когда же этого оказывалось недостаточно, он вспоминал старую Фотурианскую песню - первую, что в свое время услышал. Пелась она на языке Прамиров, а перевод у нее был примерно такой:
Человек - песчинка средь вечных скал,
И путями страха шагает он,
Ведь с древнейших времен
Всем правит закон:
Мир - велик, человек - мал.
Но не бойся ударов Судьбы слепой,
Не пугайся Вселенной пустых глубин,
Смело гляди вперед, мой сын -
Даже если меж звезд ты совсем один,
Страх да не овладеет тобой.
Ибо дан тебе разум, чтоб смысл и суть
Всех вещей постигнуть, и разглядеть
Между ними связи, и выткать сеть,
И в нее Бытие заключить суметь,
И, не струсив, в глаза ему заглянуть.
Пусть незнанье сулит нам порою покой
(Ведь бывает уютно, увы, в тюрьме),
Заклинаю тебя, не блуждай во сне!
Помни: твой разум - свеча во тьме.
Неси ее высоко.
С этой песней на устах шел в бой Данклиг, сильнейший из Фотурианцев. Ее пел Аардан, когда воины Пяти правителей Земли Тернов вели его к месту казни. Для Квонледа эта песня тоже значила очень много, но петь ее леди Но - нет, это было бы слишком похоже на издевку. Лишь один человек во Вселенной знал сердце несчастной старухи, и пришло время обратиться к этому человеку.
- Эй, Тол! - позвал Фотурианец. - Тол из Вентры!
И чужая память вновь ожила в его мозгу. Сперва это был тоненький ручеек: обрывки слов, мыслей, какие-то образы, не связанные между собой - словно неисправный кинопроектор, давясь, плевался отдельными кадрами. Затем воспоминания хлынули сплошным потоком — пыльные дороги, бесконечные войны, краткие ночи любви, ошеломительный миг смерти — и Квонлед почувствовал ту же растерянность, что и раньше, когда непонятно было, кому принадлежит его тело — ему или засевшему в голове мертвецу. Ощущение это, к счастью, длилось недолго, ибо на этот раз Тол из Вентры отступил сам. Мгновение — и мысленному взору Квонледа предстал светловолосый человек среднего роста с аккуратно подстриженными черными усиками на дружелюбном лице. Одет он был в костюм военного покроя, с погонами, но без знаков отличия. Несмотря на молодость, от него исходила спокойная и мягкая сила, присущая тем людям, что уверены в себе и твердо стоят на земле. Даже теперь, оказавшись в непонятном месте, полном таинственных, незнакомых вещей, он, казалось, совсем не боялся, и выдавал его настороженность только цепкий, внимательный взгляд.
Квонлед молчал, и Тол из Вентры заговорил сам:
- Кто ты? - спросил он. - Ты звал меня? Что это за ме…
И не успел он договорить, как на него, в свою очередь, обрушился шквал воспоминаний Квонледа. Были тут знания о Вселенной, опасные для неподготовленного ума, картины иных миров, загадочные существа, а главное - тысячи новых слов и понятий, о которых Тол, будучи, в общем-то, провинциалом, и слыхом не слыхивал. ОНТО, ЕГОМ, Сердце Мира, волюнтарин, "синтемиф", коэффициент Ревского - и он, а вместе с ним и Квонлед (ибо, хотя они этого еще не осознали, личности их уже успели смешаться), почувствовал, как у него буквально подгибаются колени. Еще чуть-чуть, и он рухнул бы, несмотря на всю свою стойкость, но тут ему на помощь пришел Квонлед.
- Не пугайся, - сказал он. - Я все потом объясню, если захочешь. Дыши глубже, вот так… Легче? Давай знакомиться: я - Квонлед, Фотурианец. А ты, стало быть, Тол?
- Тол из Вентры, - немедленно последовал ответ. - И друзья, и враги - все зовут меня так. Из Вентры, ты запомнил? Кстати, раз уж мы теперь знакомы - где я и почему не могу отсюда выйти? И как получается, что голос твой я слышу, а тебя самого увидеть не могу? Ты прячешься, да? Выходи, если не трус!
Подлое словечко подействовало, и Квонлед почувствовал себя уязвленным. "Как бы не так!", - подумал он, и в памяти послушно всплыли события в Земле Эксевар.
Полдень, печет солнце, Квонлед то и дело утирает пот со лба. Вокруг тишина, только поскрипывают от еле заметного ветерка ржавые детские качели. Город пуст - сто тысяч Л-восприимчивых собрались у дворца своего повелителя, чтобы слиться с ним и завершить тем самым видение рая. Квонлед уже знает, как это будет, он посетил Хранилище под землей и беседовал с Престолом Анти-изгнания. Но зрелище превосходит все его ожидания: на площади перед дворцом творится настоящий гиньоль. Обнаженные тела сплетаются в самых запутанных позах, Л-восприимчивые третьей группы ласкают тех, кто в своем преображении зашел дальше, чем они. Руками и ногами топорщатся во все стороны тела Л-измененных первой группы, тех, кто уже может поглощать и делать частью себя других. Парят в воздухе огромные шары, вылупившиеся из тех, кто раньше был Л-восприимчивыми категории два.
Квонлед идет среди нагих безумцев и смотрит по сторонам в поисках лорда Ада. Он видит, как мальчишка и старуха, чьи торсы растут из одного и того же мясистого стебля, сосут рты друг друга. Он видит, как молодая девушка облизывает гигантский нарост у себя на животе. Вот толстяк предлагает всем вокруг свои ступни - зачем ходить, если есть на свете вечное блаженство? Люди мычат, стонут, кричат от счастья, от самых настойчивых Квонлед отбивается своим посохом, Древом Жизни.
Вот он, Ад, под грудой тел своих пленников. Он больше не человек, его лицо огромно, в груди пылают четыре лиловых сердца. Он уже наполовину в собственном раю, между сном и явью. Во сне он - деспот, такой же, как и наяву, с одной только разницей - убить его невозможно, ибо он всесилен и вездесущ, как бог. Завидев Квонледа, он выпрастывает из тел гигантскую руку со множеством суставов и тянется ею к Фотурианцу. Толстая складка кожи на его груди раскрывается, и Квонлед видит в ней маленького человечка в черном. Человечек машет ему рукой и показывает черный цилиндр, висящий на серебряной цепочке. Это, без сомнения, знаменитое Устройство Ле, которое стабильно появляется каждые несколько лет на одной из ста сорока семи Земель Вселенной. Раньше оно передавалось из рук в руки, а ныне его везде и всюду сопровождает этот самый человечек - Зертотль, как он себя называет. Рука Ада заслоняет собой небо, и начинается долгий, мучительный бой.
- Что это было? - потрясенно выдохнул Тол из Вентры, когда чудовищный образ Ада растаял в памяти Квонледа, как туча после грозы.
- Человек, - сказал Квонлед. - Просто человек, который хотел жить вечно. А на другой твой вопрос ответить очень просто: ты у меня в голове, вернее, не ты сам, а твоя память. Сам ты уже пятьдесят лет как мертв.
- Чушь, - покачал головой Тол.
- Чушь, - согласился Квонлед. - Но скажи мне: ты чувствуешь свои руки? А ноги? Поверти-ка головой, у тебя, наверное, затекла шея!
- Я… не могу, - признался через некоторое время Тол. - Пытаюсь, но не могу. С одной стороны я помню эти ощущения, с другой… Словно бы меня, моего тела - здесь нет.
- Так и есть, - сказал Квонлед. - Говорю же тебе, ты просто память у меня в голове. Все дело в кристалле, который я проглотил. Мне сказали, что в этом кристалле - вся твоя жизнь.
- Кристалл? - задумался Тол. - Да, помню, у меня была такая штучка. Купил ее из тщеславия, думал на старости лет разглядывать и вспоминать свою лучшую роль. Что же, выходит, я действительно погиб в той сцене?
- В какой?- спросил Квонлед.
- Вот в этой, - сказал Тол. - Смотри.
…но это была засада! Чертовы сценаристы, подумал Тол, что им стоило удержаться от интриги на ровном месте? Всего полдня отделяло его отряд от передового поста Акаларо, и он надеялся, что хоть это время пройдет мирно. Но не судьба: сперва метким выстрелом убило Бодо, затем под самим Толом подстрелили трофейного, в яблоках, коня. С оставшимися четырьмя бойцами он укрылся за большим камнем, но кто же знал, что Малыш Виндаль - предатель, что он вот так вот подло выстрелит прямо в спину? Последнее, что запомнил Тол - это тепло, исходящее от камня, к которому он прижался щекой. За спиной щелкает курок, звучит выстрел, и Тол из Вентры, кондотьер, непревзойденный любовник, герой Земли Хальрав, проваливается в какую-то лиловую пропасть и растворяется в ней, растворяется без следа…
- Значит, все это время я был второстепенным героем… - разочарованно сказал Тол, едва видение иссякло. - Что ж, я не жалуюсь. Я сражался за правое дело, любил и был любим. Чего еще желать человеку? Хотелось бы только знать, о ком эта история на самом деле. Нет, правда - о ком?
- Может быть, о леди Но? - спросил Квонлед. - Она ведь до сих пор…
- Что? - перебил его Тол из Вентры. - Малышка Но, наследница правящего дома? Быть такого не может!
- Почему?
- Хронометраж, - сказал Тол.
- Что?
- Хронометраж! Сколько времени в сюжете уделялось мне, а сколько - ей? Тут даже сравнивать нельзя! Хотя должен сказать, актриса она была хорошая, пусть и увлекалась иногда своей ролью, ну, как бы так выразиться - чересчур. Тогда, на пляже, я даже немного испугался и…
Город Вентра стоит на холме у моря. Склоны холма поросли сосновым лесом, и, гуляя босиком по пляжу, легко занозить ногу иголкой, случайно занесенной невнимательным путником. Это и случилось с леди Но - тогда еще не владычицей Земли Хальрав, а обыкновенной сероглазой девушкой, может быть, лишь чуть более задумчивой, чем ее сверстницы. Ей было семнадцать, Толу - двадцать, он мечом чертил на песке завитушки, пока она пыталась вытащить занозу.
- Не понимаю, - сказал он, наконец - Почему ты не вытащишь ее с помощью этой своей силы? Ты же будущая императрица, ты можешь Все!
- Ага, - ответила она, сморщившись от боли, ибо от неловкого движения заноза вошла глубже. - Силой вытаскивать занозы, силой распутывать колтуны в волосах… Все на свете можно сделать силой, мой милый Тол, даже заменить тебя на какого-нибудь красавчика.
- А ты хочешь меня заменить? - шутливо нахмурился Тол.
- Как знать, - сказала Но. - Как знать. Вот наскучат мне отважные воины, опостылеют романтики, и влюблюсь я в какого-нибудь профессора зоологии. Думаешь, не смогу?
- Конечно же, сможешь, - сказал Тол. - Ты, если захочешь мне насолить, непременно сумеешь. Может быть, скажешь уже, зачем мы сюда пришли? Не для того же, чтобы колоться сосновыми иголками!
- И для этого тоже. Нам надо поговорить, Тол, поговорить о нас.
- Разве у нас все так плохо?
- Нет, у нас все хорошо.
- Тогда чего беспокоиться?
Заноза, наконец, поддалась, Но вынула ее и отбросила в сторону.
- Эх, Тол, ты такой легкомысленный! - сказала она со вздохом.
- Все влюбленные таковы, - парировал Тол. - Мир еще не видел любовников, что думали головой, и я уверен, что никогда не увидит.
- Так давай станем первыми! Нет, Тол, я серьезно: что ты собираешься делать, если сценарий разлучит нас?
- А он собирается нас разлучить?
- Все может быть, любимый, - мягко сказала Но. - Симпатии публики переменчивы, да и трагедии сохраняются в веках лучше, чем истории со счастливым концом. Я хочу знать, любишь ли ты меня на самом деле, а не потому только, что этого требует Пространство Пьесы.
- Конечно же, я… - начал, было, Тол.
- Подожди! - перебила его Но. - Я знаю, что ты скажешь. Любишь, да еще как - слово в слово по сценарию. Мне нужно другое. Ответь, любишь ли ты меня настолько сильно, чтобы пойти против сюжета, если это потребуется?
- А ты меня? - схитрил Тол.
- Да.
- Тогда и я тебя тоже. Хочешь, я поклянусь, прямо здесь и сейчас?
- Ох, Тол… Разве я прошу тебя в чем-то клясться? Мне важно, чтобы ты говорил правду, только и всего.
- А я ее и говорю. Итак, клятва, - Тол опустился на одно колено и склонил голову. - Клянусь тебе, моя любимая Но, будущая императрица и госпожа, что я, Тол из Вентры, люблю тебя на сцене и за ее пределами, и буду любить всегда, даже если любовь наша перестанет быть красивой, эффектной, страстной, изысканной, драматичной - одним словом, такой, какой ее только и может принять Пространство Пьесы.
На этом воспоминание поблекло.
- Я, конечно, соврал тогда, - сказал Тол. - А что мне было делать? Я испугался. Идти против сюжета - это не шутка, знаешь ли. Это все равно что идти против Судьбы. Она всегда все принимала слишком близко к сердцу, эта малышка Но. Ну, разве можно всерьез любить на сцене, а? Как ты думаешь, мм…
- Квонлед, - подсказал Квонлед. - А думаю я сейчас о том, что все это очень странно. Ты, выходит, не любил ее, так? Чего же тогда стоят все эти легенды о вашей любви, все эти сказки и песни, что так популярны в Земле Хальрав?
- Какие такие песни? - спросил Тол.
- А вот такие, - сказал Квонлед и запел - глубоким, густым голосом, как заправский оперный баритон - песню, что вычитал в книге Фотурианки Аньес, озаглавленной "Сказания и мифы Неупорядоченной Вселенной". Песня эта рассказывала о том, как Тол из Вентры сражается в дальних краях, а леди Но ждет его в своей башне, и мир, покорный ее воле, приходит на помощь отважному воину, когда тому угрожает беда.
Ступай, любимый, плыви за моря,
Плыви и горя не знай -
Туда, где встает ото сна заря
Под пение птичьих стай.
От штормов жестоких, от яростных волн
Тебя я уберегу,
Чтоб флаг водрузил ты, надеждами полн,
На западном берегу.
Коль двинет враг на тебя войска -
Вереницы стальных когорт,
На пути их воздвигнет моя рука
Преграды лесов и гор.
От стрел укрою и отведу
Удар роковой меча,
Чтоб и дальше в нашем с тобой саду
Рассвет ты со мной встречал.
- Недурно, - заметил Тол, когда Квонлед умолк. - Недотянул, конечно, верхнее фа, но это дело техники. Хотя я спел бы иначе и о другом. Вот, послушай…
- Подожди, - прервал его Квонлед. - Мне не нравится оборот, который принимает это дело. Как получается, что ты вот так вот свободно болтаешь у меня в голове, хотя даже личностью, как таковой, не являешься? Ты же просто набор воспоминаний, разве нет?
- Набор-то набор, - сказал Тол. - Да только чем дальше, тем больше наши памяти смешиваются, и тем больше я становлюсь тобой, а ты - мною. Говоря словами из твоего лексикона, мои воспоминания - это концентрат, который постепенно разбавляет вода твоего сознания. Что за суп из этого получится - не знаю, но будет любопытно на него посмотреть. Итак, начинаем?
И Тол-Квонлед - ибо они уже стали одним - запел:
Пьесу в театре давали который уж год,
(Честь актерам ее и хвала!)
И глядел в оба глаза на сцену народ -
О любовниках пьеса была.
Были крик и молчанье, рыданья навзрыд -
Всех страстей шел на сцене парад.
И в партере шептались о них: «Какой стыд!»,
А с балкона кричали: «Виват!»
И вершился сценария вечный круг,
И сердца замирали порой
От одной только мысли, что расстанется вдруг
С героинею главный герой.
Им совсем не мешала рядов пустота,
Не смущал их оваций гром,
Ибо знали влюбленные: все - суета,
Кроме кратких минут вдвоем.
- Ты сам-то веришь в это вранье? - спросил Квонлед-Тол.
- Почему сразу вранье? - обиделся Тол-Квонлед. - Мне напомнить тебе, что мы находимся в Пространстве Пьесы? Здесь правит Искусство, а не Жизнь. Конечно, я не любил Но по-настоящему, однако, какое дело зрителю до того, действительно ли влюблен актер в свою партнершу? В большинстве случаев он приходит в театр развлечься, изредка - чему-то научиться, а мы, члены труппы, всего лишь делаем, что можем, дабы он не ушел разочарованным. Я и Но - мы играли любовь, на которую равнялись миллионы жителей Земли Хальрав. Такими, как мы, хотел быть каждый. Какая разница, по правде все было между нами или нет? Искусство, мой дорогой, оперирует видимостью, но видимость эта таинственным образом перерастает саму действительность, поясняет ее, объясняет и примиряет с нею.
- Насчет примирения - не уверен, - сказал Квонлед-Тол. - Как-то по леди Но не скажешь, что она примирилась с действительностью. Умирает она, во всяком случае, вовсе не успокоенной.
И он показал Толу-Квонледу свой разговор с тремя лордами. Тол-Квонлед был потрясен.
- Бедная девочка… - только и вымолвил он. - И какая безумная мысль - забрать с собою Все…
Квонлед-Тол хотел сказать, что не такая уж и безумная - коль скоро вся жизнь была сплошным враньем, сиречь Искусством, под конец логично требовать для себя хоть немного правды, сиречь Реальности - но тут памяти смешались окончательно, и ни Квонледа-Тола не стало, ни Тола-Квонледа, а появился на их месте кто-то еще, объединивший их обоих.
Нет, не так: этот новый "кто-то" - назовем его Квол - был не просто совокупностью двух памятей. Это был совершенно новый, не существовавший доселе человек, которого, не будь у него огромного багажа опыта и знаний, можно было бы смело счесть новорожденным.
И вот этот новый человек открыл глаза и взглянул на мир вокруг. Да, невеселое это было зрелище - тоскливое, понурое, серое; впрочем, сравнивать Кволу было не с чем. Что-то вертелось у него в голове - какие-то яркие картинки, образы, пейзажи иных миров, но, подумав, он счел их пустой фантазией. Где доказательства того, что все это - не причуды его воображения, что все это на самом деле существует? Вот дома, выцветшие от времени - есть, брошенные тут и там вещи - тоже. Есть люди, застывшие на своих местах, как статуи. Все это можно потрогать, почувствовать, взять в руки. Мир, данный в ощущениях, единственно возможный, лучший из всех миров. Другого Квол не знал, а потому неудивительно, что, поразмыслив, он решил существовать именно тут - здесь, сейчас. Вопрос был лишь в том, что ему следовало делать.
- А действительно - что? - спросил он себя, ибо больше спрашивать было некого. - Искать пищу? Но я не голоден. Заботиться о безопасности? Но здесь, кажется, мне ничто не угрожает. Продолжать род? Заманчиво, но сперва хорошо бы понять, зачем существую я сам. Да, это вопрос! Итак, в чем же мое предназначение? Чтобы осознать его, я должен понять, чем именно я отличаюсь от вещей, что окружают меня. Так, рассмотрим их повнимательнее… Хм… Это все сложнее, чем кажется. От этой штуки, - он тронул стол, - я отличаюсь порядочно, а вот эти, - погладил он свернувшуюся в клубок кошку и застывшего рядом пса, - несмотря на все различия, во многом со мною схожи.
- Но, - поднял он указательный палец, - по крайней мере, здесь все неподвижно, а я могу двигаться. Не связано ли мое предназначение с движением? Это уже что-то! Значит, я должен двигаться, но куда? Вперед? Назад? Влево? Вправо? Не подскажут ли мне что-нибудь эти странные образы в голове? Фотурианцы, Квонлед, Тол… Да, сокрыто во мне немало. Кого же слушать?
- Меня, - раздался вдруг в голове у Квола вкрадчивый, с пригнусью, голосок. - Слушай меня, мой мальчик, и все будет прекрасно.
- Кто ты? - тряхнул головой Квол.
- Я - твой внутренний голос, - ответил некто. - Это я подсказываю тебе, когда надо поступить хорошо, а когда плохо. Я - твой добрый ангел-хранитель, твой лучший советчик, твоя совесть. Я — скромный Программа, вот так вот, в мужском роде, и я желаю тебе только самого лучшего, поверь!
- Как это кстати! - воскликнул Квол. - Ты-то уж точно знаешь, в чем заключается мое предназначение!
- Конечно, - сказал Программа. - Цель твоей жизни, мой мальчик - убить омерзительную старуху, которая своей зловредной силой портит жизнь многим хорошим людям.
Услышав об убийстве, Квол, несмотря на свою наивность, все же засомневался.
- Убить? - переспросил он. - А ты уверен? Что-то во мне говорит, что убийство - это нехорошо. Честь, достоинство, Фотурианский кодекс… Ты знаешь, что значат эти слова?
- Не знаю и знать не хочу, - отрезал Программа. - Убийство - это всегда хорошо, кого бы ни пришлось убивать. Мужчина, женщина, ребенок - да ты попробуй и сразу поймешь, как это здорово! Смотри! - зашипела она так яростно, что Квол вздрогнул. - Человек, вон там, под аркой! Давай, врежь ему как следует! Пусти ему кровь, покажи, чего стоишь!
- Ну… - замялся Квол, и тут Программа перешел в наступление. Тело Квола дернулось, словно его прошил ток, и, неуклюже, словно марионетка, переставляя ноги, двинулось к жертве.
- Тепленькое… - шептали его губы чужие, липкие слова. - Свеженькое, мягонькое, гладенькое… Помогите! - прорвался сквозь заслон Программы голос Квола, но его тут же заглушили, оттеснили в сторону.
- Тихо! - прикрикнул на него Программа. - Довольно я слушал этих двух идиотов, пора бы уже и позабавиться! Нет, не слушай меня! - взвизгнул он вдруг, словно опомнившись. - Тут никого, кроме нас с тобой, не было! Никого, слышишь?!
И, чтобы не дать Кволу говорить, он хрипло, во всю мощь связок, завыл гнусную палаческую песню:
Воины - чести могучий оплот,
Поэты славят красу в стихах.
Убийца злодейством одним живет,
Он жертве вспарывает живот
И нагло роется в потрохах.
Со лба предсмертный он лижет пот,
Питается смертью, ест страх и боль.
Он достанет кишки твои через рот
А потом обратно их запихнет,
Кар не страшась, не слушая мольб.
(злобно и глумливо)
Заполучит тебя, хошь дерись ты, хошь драпай.
Запах крови слаще, чем запах роз.
Нету большего кайфа, чем тихою сапой
Череп разбить и когтистою лапой
Черпать трепещущий мозг!
Кончив орать, Программа двинул Квола к металлической ограде неподалеку. Рывок - и в руках его оказался длинный прут!
- Остренький, - прошептал Программа, потрогав пальцем его конец, действительно очень и очень острый. - Все, как надо.
Тишком, украдкой, словно сам с собой играя в охотника. он подобрался к стоящему под аркой мужчине, потянул носом воздух - нет ли поблизости соперников - и молниеносным движением всадил прут ему в живот. Мужчина даже не дернулся - сон, навеянный Колодцем Памяти, был слишком силен - лишь хлынула струя крови на серую, пыльную мостовую.
- Ты посмотри, течет-то как! - сказал Программа Кволу. - Разве не счастье? Со старухой так, конечно, не выйдет. как ни старайся, но ничего, что-нибудь придумаем! Досуха выжмем, уж я тебе обещаю. Ну, что - по кусочку - и за дело?
"По кусочку?" - мелькнуло в сдавленном сознании Квола, и вдруг он - оглохший, наполовину ослепший - ощутил, как зубы его вонзаются во что-то теплое, скользкое, живое. Словно издеваясь, Программа на мгновение показал ему, что делает, и Квол увидел, что впился в края рваной раны на голом, заросшем волосами животе. Голова отдернулась, и в зубах остался лоскут кожи.
- Мевтвое - оно вшо шкливкое, - сказал Программа, жуя. - Не то живое. Упвугенькое, швеженькое… Ев бы и… Авх! Авх! Тьфу! Поперхнулся! - захрипел он внезапно. - Не в то горло попало! Выручай, мальчик мой! За… ды… хаюсь! По… мо… гите, гибну! Милосердийяяяя!
Но, разумеется, никто не отозвался. Все вокруг было словно окутано безмолвием - заброшенные декорации, оставшиеся после давно сыгранного спектакля, жутковатые, потому что совершенно бессмысленные - и Программа, корчась, упал на мостовую. Тело его содрогалось, он отчаянно скреб ногтями булыжники, лицо сделалось багровым, а потом полиловело. Казалось, что все кончено, но тут Квол собрался с силами, вернул себе контроль над телом и выплюнул злосчастный кусок. С минуту он кашлял, затем его вырвало.
Оба - Квол в реальности, Программа - у Квола в голове - дышали тяжело и прерывисто.
- Нет, - сказал, наконец, Квол. - Убийство мне совсем не понравилось.
- А кто тебя спрашивает? - зашипел Программа. - Сейчас, подожди, дай только перевести дух…
Но перевести дух ему так и не удалось. Квол двинулся в наступление, и теперь уже Программе пришлось потесниться. Он захватывал нейрон за нейроном, отправился в путь по продолговатому мозгу, после продолжительных боев занял мозжечок, вернул контроль над гипоталамусом и, вооружившись гормонами и нейропептидами, окончательно загнал противника в угол. Только и осталось тому, что крохотный закуток в уголке сознания, из которого можно лишь молить о пощаде да выкрикивать невнятные угрозы. Этим Программа и занялся.
- А я-то верил в тебя, - сказал он. - Я-то думал, мы - друзья, убьем старуху и будем веселиться дальше! А ты вон какой… Эх, да ты хоть знаешь, от чего отказываешься? Смотри и не жалуйся потом, что не говорили!
Затемнение.
Загородный дворец лорда Ватаро, сам лорд - на террасе, сидит с коллегами за палисандровым столом. В центре стола лежит кристалл с памятью Тола из Вентры.
Ангуларо (недоверчиво). А это действительно он?
Ватаро. Разумеется. Как я и говорил, уже с начинкой. Программа примитивная, но дело свое знает.
Илкуро. Между прочим, Колодец вырос еще на квартал. Пора, быть может? Чего мы ждем?
Ватаро. Нужен кто-нибудь, кто согласился бы доставить Программу прямо к Но.
Ангуларо. Да, нужен козел отпущения. Желательно, чтобы это был кто-нибудь не из нашей Земли.
Ватаро. Чтобы не задавал лишних вопросов.
Ангуларо. Кто-нибудь, кто профессионально занимается благодеяниями.
Ватаро. И не требует награды.
Ангуларо. Кто-нибудь, кому достаточно было бы просто расписать в красках наши горести…
Ватаро (перебивает). И кого при случае можно было бы выставить виновником всех бед!
Илкуро (скептически). Мне кажется, или вы хотите пригласить Фотурианца?
Ангуларо. А почему бы и нет?
Илкуро. Два возражения. Во-первых, от них у меня мурашки по коже, а, во-вторых, получится ли из Фотурианца достойный главный герой? В конце концов, все, что происходит здесь, сейчас, и все, что еще только произойдет - это не только действительность, но еще и фильм, пьеса, рассказ, называйте как хотите, и мы, кажется, рассчитываем на неплохие кассовые сборы. Так вот, будет ли зрелище с участием Фотурианца увлекательным? Меня, признаться, это очень волнует. Из того, что я о них слышал, они не слишком-то харизматичны. И эти их идеалы - оценит ли их публика? Сегодня непопулярны герои, которые открыто пытаются чему-то научить зрителя. Дидактизм нынче воспринимается плохо.
Ватаро. Слишком много слов, Илкуро, слишком много слов. Безусловно, из нас троих ты играешь самого здравомыслящего, но это еще не повод говорить об очевидных вещах так, словно это какие-то открытия. Мы с лордом Ангуларо думали об этом.
Илкуро. И?
Ватаро. И пришли к выводу, что тут нет ничего страшного! Чем скучнее будет Фотурианец, тем желаннее окажутся триумф Программы и наш приход к власти в Земле Хальрав. Надеюсь, это-то тебе не нужно объяснять?
Илкуро. Нет, спасибо. Правда, я тут подумал…
Ватаро и Ангуларо (вместе). Ну, что еще?
Илкуро. Мы ведь так и не знаем, почему это случилось.
Ангуларо. Почему случилось что?
Илкуро. Этот случай с леди Но.
Ватаро. Нет, вы посмотрите на него. Злоумышляет против короны, а волнуется за судьбу королевы! Да, этот сценарий явно писал гений. Послушай, Илкуро, ситуация ясна как день. Старуха умирает, и ей хочется напоследок сыграть, причем не какую-нибудь пьеску средней руки, а настоящую Высокую Трагедию!
Ангуларо. Иными словами, она просто выкаблучивается.
Ватаро. Совершенно верно. (обращаясь к Илкуро) Сам посуди: всю жизнь после смерти Тола она играла роль этакой одинокой правительницы, заботящейся о народе, чуждалась мужчин, ну, а теперь ей просто вожжа под хвост попала, вот она и вышла из роли. Ха, можно подумать, что публика оценит эти ее потуги! Публике, дорогой мой, не нужна Высокая Трагедия, ей или вовсе трагедия не нужна, или нужна, но маленькая, карманная. Кто пойдет в кино смотреть на бездонное человеческое горе? Кто в здравом уме захочет мучиться сложнейшими вопросами? Публике нужны развлечения, Илкуро - именно по этой причине мы и решились на переворот. Качественные развлечения для всех, и никаких трагедий - да ты просто представь себе, какой восторг это вызовет! Нас будут на руках носить, мы будем спасителями! Лорды Ватаро, Илкуро и Ангуларо - вот люди, которые вырвали Исскуство из лап самодовольных творцов и вернули его массовому зрителю! Как тебе такая перспектива?
Илкуро. Да, вполне.
Затемнение.
- Вот видишь, - проскулил Программа. - Придут они к власти, и нам что-нибудь перепадет. Что-нибудь сочненькое!
- Нет, - сказал Квол.
- Что?
- Мне это не нравится.
- Да почему же? Почему? Почему?!
- Потому, - сказал Квол, - что я не для развлечений появился на свет. Есть что-то более важное.
- Пф! Откуда ты знаешь?
- Просто чувствую. И потому я не буду тебе помогать.
- Еще как будешь! - взвыл Программа. - Да ты и глазом моргнуть не успешь, как…
- Где искать эту женщину? - не обращая внимания на вопли, спросил Квол. - Где?
- Я ничего не скажу, - уперся Программа. - Ты меня не заставишь. Я абсолютно защищен от взлома, слышишь? Эй, что ты делаешь? Не трожь мои алгоритмы!
Но было уже поздно. Квол вломился в память Программы, и глазам его предстал дворец из тусклого камня, весь в пыли и паутине, и в глубине его - дряхлая женщина на троне, одна в заброшенном бальном зале. Лицо ее было покрыто сеткой морщин, в седых, давно нечесаных волосах торчали тут и там огромные колтуны, только глаза смотрели молодо, с каким-то острым, хищным блеском. У ног леди Но - а этом была именно она - свернулась разжиревшая такса с боками, заплешивевшими от старости; единственное, кроме своей хозяйки, живое существо в этом царстве скуки и запустения.
- Как мне добраться туда? - спросил Программу Квол.
- Никак! - захрипел Программа, придавленный грузом сознания своего оппонента. - Тебе вообще не положено это видеть, прочь из меня, прочь!
Но Квол не отступал; напротив, он давил все сильнее, и Программа, наконец, вынужден был сознаться, что единственный способ попасть к леди Но - это опуститься на самое дно Колодца Памяти. Так Квол и сделал. Обвязавшись веревкой, позаимствованной в чьем-то сарае, он прикрепил свободный конец к перилам, обрамлявшим провал, ведущий в недра Колодца и начал спускаться вниз.
То, что Квол видел по пути, напоминало слоеный пирог из зданий, людей и всевозможных предметов - словно безжалостная сила Памяти спрессовала их в одно. Это был в некотором роде срез реальности, срез восьмидесяти лет жизни леди Но. Вот она девчонка, вот девушка, женщина, старуха, и все это — в ореоле легенды, истории о чудесной любви, в которую верили все и которой на самом деле не было. Что было за кулисами? Одиночество, холод, тоска и бесконечные ночи, проведенные в тяжких раздумьях.
Днем леди Но играла мудрую правительницу, мать народа - играла так хорошо, что никто и заподозрить не мог каких-либо тайных мук - но едва опускалась тьма, и покои ее покидали последние слуги, как начинался ад. Наедине с собой не было смысла притворяться счастливой, не было смысла поддерживать миф, не было смысла вообще делать что-то, кроме как, уткнувшись в подушку, вспоминать без конца давно минувшие дни. Как он был нежен, этот проклятый Тол, как искренне он говорил о своей любви – и какое все это было вранье!
Наконец, Квол спустился на самое дно и вошел во дворец. Он прошел по темным холодным коридорам и очутился в тронном зале, где укрылся за массивной колонной. Леди Но сидела на троне, у ног ее устроилась собачонка, и больше здесь не было ни души.
- Да, - прошептала вдруг леди Но – должно быть, в стотысячный раз за свою жизнь. – Какое же все это было вранье, все до последнего слова. А правда? Ха, правда нынче – это я. Посмотрите на мое лицо, на мои руки. Видите, что на них написано? Это язык старости, единственный правдивый язык.
В юности ты - белопенный мрамор,
Впору для дома
Или для храма.
Словно пломбир - но не таешь.
Прочен, прекрасен. Лишь
В старости понимаешь,
Из чего состоишь.
В старости истины тусклы и грубы,
Незачем пудрить мозги.
Внутри человека сливные трубы,
Блоки и рычаги.
Внутри человека темно, во мраке
Движутся жернова.
(берет на руки свою старую злобную таксу) В сущности, телесно я ничем не лучше старой больной собаки -
Разве я не права?
Скрипят крепления при ходьбе,
Позвоночный мой столб изнылся.
Во мне каждый винтик жалуется судьбе.
Смотри - еще один отвалился.
И редко уж стрелка манометра переваливает за сто.
В юности я была - белопенный мрамор.
Строили из меня дома, строили храмы,
Ну а теперь я - никто.
Брожу, словно гость, по закоулкам тела,
Сижу посреди ржавеющего старья
Не помню, жила ли, дышала ль, пела -
И думаю:
А где же здесь я, и была ли когда-нибудь я?
- А действительно, - спросила леди Но, - была ли когда-нибудь я? Всю жизнь я играла роли: сначала счастливой возлюбленной, потом одинокой императрицы, заботящейся только о своем народе, потом старой больной старухи. Может быть теперь, перед смертью - хватит Игры? Не пора ли озаботиться Реальностью, тем, что действительно существует? Плоть, кости, земля, трава, камень - вот что имеет для меня значение. Прочь, лживые иллюзии, прочь! Довольно уже катарсисов, сценических задач и авторских замыслов - с собой я желаю забрать то, что можно потрогать, ощупать, взять в руку. Долой Искусство, я требую себе Жизнь! Но что это? Кто тут? Эй, там, за колонной! Выйди и назови себя!
Видимо, леди Но использовала свою силу, поскольку воспротивиться приказу у Квола не вышло. Ноги сами понесли его вперед, и вот он предстал перед владычицей Земли Хальрав - человек в Фотурианской мантии против старухи, чей предсмертный каприз мешал Упорядочиванию Вселенной.
- И что тут у нас? - взглянула на Квола леди Но. - Ого, да ты - не одна роль, а целых четыре! Ну-ка, ну-ка, мне интересно поглядеть на остальных! Разделитесь! - и она хлопнула в ладоши - сухо, словно треснула ветка.
И случилось странное: из теней между колоннами вышли двое слуг и служанка - мертвые или живые, Квол так и не понял - и дотронулись до незваного гостя. Шок, разрыв - и каждая память получила свое тело. Квонлед остался в собственном, Толу из Вентры, словно в насмешку, досталось женское, пухлое и краснощекое, то, что уцелело при разделении от Квола, ушло в худощавого молодого человека, не то пажа, не то поваренка, а Программа угодил в горбатое тело шута.
- Что ж, вот и полный набор, - сказала леди Но. - Можно вести свой собственный двор, когда бы в этом была необходимость. Не бойтесь, пока я не захочу, вы не отправитесь за мною в посмертие. Можете говорить.
- Я… - начал было Тол из Вентры, но голос его вдруг осекся и пропал.
- Нет, Тол, - покачала головой леди Но. - Говорить можно всем, кроме тебя. Ты будешь молчать, потому что я не забыла, как ты поступил со мной. Ты ведь обманул меня, мой милый - поклялся, что любишь на самом деле, а любил лишь по сценарию. Конечно, играть мне это не мешало, но теперь, перед смертью, утешает меня такая любовь слабо. И все же… - голос ее вздрогнул, - Когда тебя убили, я думала, что умру от горя. Я-то ведь любила тебя, Тол, в самом деле любила! А ты боялся моей любви, боялся, что из-за нее тебя выкинут из сценария или дадут плохую роль… Как это было глупо! А теперь ничего не исправить, нет. Только и можно, что надеяться, будто вещи, которые я заберу с собой, помогут заполнить бесконечную пустоту в груди. Ты поздно пришел, любимый, слишком поздно. Пусть скажут твои товарищи, а потом мы покончим со всем этим. Ты, мальчик, - обратилась она к Кволу. - Зачем ты пришел сюда?
- Н-не знаю… - пробормотал Квол, рассматривая собственные ладони. Ощущение, что и говорить, было для него непривычным - впервые он оказался единоличным хозяином своего тела, и делить его с кем-то было совершенно незачем. - Я… Я просто очнулся здесь, и все. Я хочу знать, кто я и зачем существую. Поэтому я и решил вам помочь - может быть, вы откроете мне эту тайну.
- Помочь? - леди Но хмыкнула. - Не думаю, мальчик, что мне нужна твоя помощь. Да и я помочь тебе ничем не смогу. Как по-твоему, хорошо я помогла тем людям, которых ты видел по пути сюда?
- Не очень, - сказал Квол.
- Вот видишь! С чего мне быть доброй к тебе? Или ты какой-то особенный? Все в твоем возрасте озабочены вопросом, кто они и почему существуют. Это естественно для молодых. Когда тебе стукнет восемьдесят, как мне - все, что тебя будет беспокоить, это собственные кости и гроб, в который их нужно будет уложить. Плюнь на смысл жизни, от него за версту несет Искусством. Каждая паршивая пьеска считает своим долгом учить нас жизни, но ни одна не учит, что главное - жизнь, а не игра.
- Что ж, - замялся Квол. - Ну, тогда я лучше помолчу.
- И это правильное решение. Теперь ты, - обратилась леди Но к Программе. - Говори, что считаешь нужным.
- А я пришел убить тебя, - выступил вперед горбун. - Оторвать твою поганую голову и засунуть в мешок попрочнее - вот и все, чего мне надо. И я сделаю это, или я не Программа-убийца!
- Конечно, - сказала леди Но. - Конечно. А ты? - обратилась она к Квонледу. - Что скажешь ты?
- Миледи, - начал Квонлед. - Я представляю здесь людей, известных во Вселенной как Фотурианцы. Слышали ли вы что-нибудь о них?
- Нет, - ответила леди Но. - Продолжай.
- Фотурианцы, миледи, заботятся о том, чтобы Вселенная из хаотической превратилась в Упорядоченную. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что мы хотим сделать Бытие более порядочным, более милосердным к человеку, чем оно есть.
- И какое отношение имею к этому я? - спросила леди Но.
- Мир, где один человек может забрать с собой Все, миледи - это не порядочный мир.
- Думай, что говоришь, Фотурианец! - поднялась со своего трона леди Но. - Не тебе оспаривать законы Пространства Пьесы! Посмотри - ведь ты сам действуешь согласно им! Посмотрите, вы все! Разве вы не собрались здесь, потому что так требует сюжет? Проклятое Искусство! Я думала, что хоть в смерти от него избавлюсь, а оно будет торжествовать даже над моей могилой! Нет, вам не уйти отсюда! Вы четверо так и останетесь стоять тут, пока не рассыплетесь со мною в прах!
И воля леди Но, согласно законам Земли Хальрав, мгновенно стала реальностью. Квонлед и Тол, Квол и Программа - все они застыли, как мухи в янтаре.
- Вот так-то, - удовлетворенно хмыкнула леди Но. - Все, конец этой сказке.
Но это был еще не конец. Может быть, Толу, Кволу и Программе терять было нечего – первый давно был мертв, второй только родился, а третьему, кроме чужих страданий, ничего было и не надо – зато было что терять Квонледу. Фотурианская миссия, бесконечная Вселенная, а еще – и в этом ему трудно было признаться – кое-какая привязанность, не совсем типичная для Фотурианца. Ибо в миг, когда тело его сковало оцепенение, перед глазами у него встал оставшийся на луне Эсгар – огромный, железный, неуклюжий. Как же он будет без отца? Что станет делать?
Обычно Фотурианцы не придают значения чувствам, и Квонлед не был исключением. Однако здесь, в самом центре Колодца Памяти все обычные Фотурианские принципы теряли силу. Одиночество, холодность, отстраненность – все, что Квонлед раньше ценил, теперь бессильно было помочь ему в его миссии. Ныне, чтобы сбросить с себя мертвый гнет, от него требовалось нечто совсем иное, нечто, чего Фотурианцы дать ему не могли. Где он мог взять это что-то, из какого источника он сумел бы почерпнуть сил? Только из того, к которому обращаются в час нужды все люди. Ибо в каждом из нас - возьму, наконец, слово я, автор - живут и доброта, и нежность, и любовь, и стойкость, и отвага, и все это и есть то самое Подлинное, перед которым отступает любая тираническая власть, и меркнет маленькое, ненастоящее искусство.
К чему же обратился Квонлед? Да к самому, казалось бы, незначительному, что было в его жизни - к тому, что предшествовало грандиозным, но равнодушным к отдельным людям планам Фотурианства. Он вспомнил улыбку матери, ее мягкий голос, тихий смех, красивые волосы и нежные руки; вспомнил друзей, с которыми играл в ледяных лабиринтах Земли Гилвур, и своего питомца - белошкурого карликового тролльчонка; вспомнил первый поцелуй (интересно, что стало с этой чумазой девчонкой, дочерью Главного Инженера?); вспомнил юношеские стыд, надежду, радость, счастье и то особое тепло в груди, когда мир вокруг открыт для нас и словно бы нам улыбается - вспомнил все это и сказал:
- А ведь действительно - зачем мне умирать? У меня есть сын, миледи, и я хочу жить.
И сказав так, он вышел из своей Фотурианской роли и разорвал течение повествования подобно тому, как правда взрывает даже самый прекрасный стиль, если он делается ненужным.
- Эх, миледи, бедная вы девочка, - сказал Квонлед старухе, восседающей на троне. - Сбежали под занавес от Искусства, да только запутались в его сетях. Разве вы не видите, что этот ваш поступок - забрать с собою Все - и есть самый Искусственный, самый сценический и драматический ход, какой только можно представить?
- Что? - удивилась леди Но - не словам, правда, а действию. - Почему ты все еще можешь двигаться?!
- Да просто, потому что могу, - сказал Квонлед. - У Пространства Пьесы больше нет надо мною власти. И знаете что? Я, пожалуй, придумал, как действительно следует закончить эту историю. Ну-ка, поднимем занавес!
Занавес поднимается. Дворец леди Но - это декорации на сцене, а в зале собрались все жители Земли Хальрав, и в том числе три лорда - Ватаро, Илкуро и Ангуларо. Они хмурятся и в отличие от остальных не торопятся аплодировать столь неожиданному повороту. Будучи традиционалистами, лорды не слишком любят современные штучки с ломкой сюжета. Зато публике это, похоже, по нраву - во всяком случае, из зала на сцену летят цветы, и слышатся возгласы «Браво! Браво!»
Квонлед. (подходит к краю сцены) Дорогие зрители! Хоть это повествование и так тянется безмерно долго, прошу у вас еще несколько минут вашего драгоценного времени! Я только что сочинил пьесу, и хочу, чтобы вы ее посмотрели. Итак, позвольте мне объявить ее название. А называется она, называется…
Он чешет рукой затылок
«Подлинное искусство», вот как!
Ватаро (из зала) Претенциозно!
Ангуларо (оттуда же) Скучно!
Илкуро (поддерживая товарищей) Устарело!
Квонлед. Да успокойтесь вы, ради Бога. Почему, вместо того, чтобы просто послушать, вам непременно надо кричать разные глупости?
Три лорда (одновременно). Это не глупости, это реальная жизнь!
Илкуро. Подлинная!
Квонлед. Ну да, конечно. (обращается к леди Но) Миледи! В моей пьесе вы не скованы никакими условностями и можете отвечать честно, как думаете. Для чего вам понадобилось забирать с собою Все?
Леди Но. Я уже сказала тебе - это во-первых. А во-вторых, как все-таки получается так, что ты действуешь против моей воли? Я же повелела тебе стоять, пока не рассыплешься.
Квонлед. Та девушка, что подбросила меня сюда - не спрашивайте имени, не хочу ее компрометировать - сказала, что в Колодце Памяти способно выжить лишь Подлинное Искусство. Вот я и прибег к его помощи.
Леди Но. Что за чушь? Какое еще Подлинное Искусство? Еще одна разновидность дряни, которую втюхивают со сцены глупцам?
Квонлед (с достоинством) Я говорю о Жизни, миледи.
Леди Но. Вздор!
Квонлед. Отчего же? Разве маленькое, ручное, карманное искусство, которое вы так возненавидели перед смертью, не берет начало из Жизни? Конечно, чтобы втиснуть Жизнь в эти узенькие рамочки, ее обкорнали, высушили, нарумянили как шлюху и заставили ради медяков кривляться через крохотное окошечко - однако и в недоростке-искусстве она присутствует, и отрицать это глупо. Вся ваша жизнь была ничтожным искусством, говорите вы - а как же любовь к Толу из Вентры? Она-то была настоящей?
Леди Но. Да, была, но какое…
Квонлед. Подождите! Это очень важно. Итак, это была настоящая любовь, так ведь? Молчите, мне нужен только кивок! Настоящая, да. Вот за это-то мы будем держаться. Подлинное - вот что имеет значение. Если у сердца хранится бриллиант, неважно, сколько вокруг фальшивок.
Леди Но. Но я любила так кратко, а страдала так долго…
Квонлед. Я ждал этих слов. Скажите, миледи: если прямо сейчас мы отменим ваше краткое счастье ради того, чтобы не стало долгого горя - вы пойдете на это? Говорю сразу, это не шутка. В своей пьесе я действительно могу провернуть такое.
Пауза. Леди Но думает, и с потолка в ее царство тьмы и старости пробивается солнечный лучик.
Леди Но. Нет, на это я не пойду.
Квонлед. (медленно, словно втолковывая ученице урок) А почему?
Леди Но. Потому что… Потому что одно вытекает из другого. Горе - из радости, да. Я не была бы теперь так печальна, не будь я в юности так весела. Как странно…
Квонлед. Что же тут странного? Ведь в Жизни радость и горе идут бок о бок - это вам скажет любой. С этим поделать ничего нельзя, однако что именно помнить, чем именно жить - это решает сам человек. Вместо того, чтобы радоваться тем мгновениям, что вы успели провести вместе с Толом, вы предпочли всю жизнь копить горечь…
Леди Но (кричит). Но ведь он не любил меня по-настоящему! Как ты не понимаешь!
Луч света гаснет.
Квонлед (спокойно). А разве мы сейчас говорим о его чувствах? Разве это он пытается утащить в посмертие целую планету? Нет, миледи, все дело в вас, и только в вас. Спрашиваю еще раз: вы любили его?
Леди Но (кричит) Да!
Квонлед. Вам было хорошо просто потому, что он есть?
Леди Но. Да!
Квонлед. Вы любили его, даже догадываясь о том, что он вас не любил?
Леди Но. Да!
Квонлед. И вы были счастливы?
Леди Но. Естественно, я была!
Квонлед (кричит) Тогда какого рожна вам еще надо?!
Пауза.
Леди Но (растерянно). Я… Я не понимаю…
Квонлед. Вы создали этот Колодец, чтобы забрать с собой Реальность, так? Потому что Реальности вам в жизни якобы недодали, потому что искусство вам только и делало, что лгало? Так или нет?
Леди Но (тихо). Так.
Квонлед. И вот теперь выясняется, что вы и вправду были счастливы в этой любви, что никакого обмана не было, вернее обман был только внешний, а суть сама по себе была истинной. Вдумайтесь, миледи: если бы это была фальшивка, стали бы люди вашей Земли складывать о ней песни?
Леди Но. Люди падки на внешний блеск… Не знаю.
Квонлед. Да, вы правы. Конечно, все они видели только внешнюю сторону вашей любви, ту, что была обманной. Но тут случилась интересная штука: чем больше людей узнавало о вас с Толом, тем правдивее становилась ваша история. Такова особенность Искусства, что каждый человек пропитывает его своим опытом, буквально одушевляет собой. В конце концов, любое Искусство, даже самое ничтожное, если дать ему шанс, превращается в Подлинность, в Жизнь - просто потому что его помнят и любят. Так стало и с вашей историей. Вся Земля Хальрав считает, что ваша любовь была подлинна и прекрасна, только вы не хотите этого признать.
Леди Но. Я… Я признаю. Да, она стоила всего этого…
Квонлед. Стоила чего?
Леди Но. Одиночества. Боли. Холода. Теперь я не жалею, что испытала все это. Ведь я была счастлива.
Квонлед. А стало быть?
Леди Но. Стало быть, я могу умереть спокойно. Не забирая с собою Все.
Сцена ярко освещается. Свет исходит словно бы ниоткуда - мягкий, равномерный, теплый.
Квонлед. Ну, наконец-то! Однако я хотел бы достойно закончить свою пьесу. Вы не против, миледи?
Леди Но. Нет, конечно же, нет! Что я должна делать?
Квонлед (улыбается) Доиграть до конца.
Леди Но. Как это?
Квонлед. Очень просто. Сделайте Искусство Жизнью, как я. Весь мир равнялся на вашу любовь с Толом, тысячи людей брали с вас пример. Не разочаруйте их, дайте им прекрасную мечту. Пусть давний обман вдруг окажется правдой!
Леди Но. Вы хотите, чтобы мы…
Квонлед. Вот именно!
Леди Но. Я не уверена, что получится. Но я попробую. Эй, Тол!
Тол из Вентры, который стоял, словно соляной столп, открывает глаза и потягивается. (Напомним, он - в женском теле; это крепкая, здоровая судомойка в фартуке).
Леди Но. Ну и видок у тебя, а? (смеется) Не самое удачное возвращение на сцену! Тол, я прощаю тебя за твой обман. Этот человек объяснил мне, что это совсем неважно. В конце концов, мы с тобой - из одного цеха, и врать - наша профессия.
Тол. Так ты больше не хочешь - ну, ты поняла…
Леди Но. Нет, не хочу. Теперь я знаю, что была счастлива тогда и от этого я счастлива теперь. Можно и умирать спокойно. Как ты смотришь на то, чтобы умереть, Тол?
Тол. Не уверен, что это возможно. Я ведь уже мертв.
Леди Но. А теперь мы умрем вместе. День в день, как настоящие возлюбленные. Ради наших зрителей. Помнишь, как они нас любили?
Тол. Конечно. Сколько песен, стихов…
Леди Но. После этой концовки их будет еще больше, уверяю тебя!
Тол. А ничего, что я не люблю тебя на самом деле?
Леди Но. Пустяки. Этого никто не заметит.
Тол. Ну, тогда ладно.
И сцена начала подниматься вверх - прочь из Колодца Памяти, назад к свету, солнцу, теплу. Если бы вы смотрели на это из космоса, вы бы увидели, как черный провал съеживается, съеживается и, наконец, исчезает совсем.
Вот герои стоят на сцене, ветерок шевелит им волосы, а старая леди Но подставляет морщинистое лицо солнечным лучам. Публика ждет развязки, и три лорда тоже наготове - ведь леди Но больше не опасна, и можно прикончить ее с чистой совестью.
Ватаро. Программа, я приказываю тебе сбросить оковы сюжета! Убей ее здесь и сейчас!
По телу Программы (напомним, он - горбатый шут) проходит дрожь. Движения его - движения марионетки, изо рта капает слюна, взгляд совершенно пуст. Странно, но вместе с ним оцепенение сбрасывает и Квол.
Квол. Я понял, понял! Вот в чем смысл моего существования - в том, чтобы противодействовать существам вроде тебя!
Квонлед (в зрительный зал) Вот и готов еще один Фотурианец!
Квол (хватает программу) Быстрее, госпожа, переходите к кульминации, пока я его держу!
Леди Но. Какой храбрый молодой человек! (Квонледу) Итак, мы завершаем эту пьесу?
Квонлед. Завершаем, миледи!
Затемнение.
Больничная палата, залитая светом. На соседних кроватях - Тол из Вентры и леди Но. Тол снова сменил тело - на этот раз, под стать своей любимой, он в образе глубокого старика. Оба они истощенные, желтые, но печали на их лицах нет. Напротив, они словно бы источают мир и покой. Рядом сидят Квонлед - в своем теле - и Квол - в теле юного пажа.
Леди Но. А неплохо все вышло - достойный финал.
Тол. Да, пожалуй. Квонлед, смени капельницу.
Квонлед (меняя капельницу) А мне вот жаль, что я ничем не могу помочь. Может быть, не будете все-таки умирать? Поживете еще немного?
Леди Но (с шутливым возмущением). Как это - не будем! Мне восемьдесят два!
Тол. А мне девяносто! Ну, этому телу…
Вместе. Как же нам не умирать!
Квонлед. Понял, понял. Честно говоря, я бы не хотел жить так долго. Вот бы умереть сразу же, как только сделаешь все, что должен сделать в жизни! Правда, сначала хорошо бы узнать, что именно ты должен сделать… А, в таком духе я могу болтать целую вечность! Лучше скажите мне, миледи, как мы поступим с этими тремя дураками - Ватаро, Илкуро и Ангуларо?
Леди Но. Можно было бы замуровать их в камне, но пусть живут. В конце концов, то искусство, что они представляют, тоже имеет право на существование.
Квонлед. А кто будет править после вас? Ваша сила - лакомый кусочек, тут бы не ошибиться с наследником.
Леди Но. А пусть будет он (кивает на Квола).
Квол. (удивленно) Я?
Леди Но. Да, ты. (Квонледу) Он вроде бы неплохой малый, а?
Квонлед. Судя по всему - да. Немногие бы схватились с этим Программой ради того, чтобы защитить чужого человека.
Леди Но. Вот пусть и будет правителем Земли Хальрав. Такого владыки, чтобы защищал слабых, у этой планеты еще не было.
Квол. Да, таков мой смысл существования.
Тол. Да он еще и философ! Два в одном!
Леди Но. Цыц, развалина, береги силы! Мы здесь легенду делаем или что?
Квонлед. Мы, наверное, пойдем. (Кволу) Выйдем, а то мы только мешаем. Прощай, Тол из Вентры (пожимает старческую, всю в пятнах, руку Тола). Прощайте, миледи (целует руку леди Но). Покойтесь с миром, и пусть легенда о вас живет, покуда во Вселенной существуют театры.
Леди Но. Лучшего нам и пожелать нельзя. Прощай, Фотурианец, и да будут пути твои легки. А ты, Квол, дай мне руку. Вот так, вот… Я передала тебе свою силу, что делать с ней - ты знаешь.
Квол (взволнованно). Я буду хорошим правителем, обещаю! Нет, клянусь!
Леди Но (мягко) Не клянись, мой мальчик, клятвы порою рушатся легче, чем простое честное слово. А теперь идите, нам нужно подготовиться.
Квонлед и Квол выходят из палаты. Они идут по городу, восставшему из Колодца Памяти, идут и видят, как расцветает жизнь. Вот пара влюбленных - обычных, не киношных - они держатся за руки, и глаза их сияют. Удивительно - чем-то они похожи на Тола из Вентры и леди Но. Квонлед смотрит на них и вспоминает свою первую любовь. Давно уже нет на свете этой женщины - лишь улыбка цела в памяти - и, кажется, ответной любовью она Квонледа не любила - а все-таки он тогда был счастлив своей влюбленностью, и вокруг него беспрестанно расцветала весна.
Мир холоден, и законы его суровы. В человеческой жизни горя больше, чем радости. Отделяйте то, что для вас подлинно, от того, что для вас фальшиво. Помните: счастливый однажды счастлив всегда.
Такова Фотурианская максима Квонледа.